В.И.Староверов, И.В.Староверова Исторические особенности решения аграрно-крестьянского вопроса и выживания деревни в России при капитализме и социализме

(Продолжение. Начало в № 1 за 2022 г.)

 

Часть 2. Историческая обоснованность

социалистического решения аграрно-крестьянского

вопроса и преодолённые при этом трудности

_____

СТАРОВЕРОВ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ, доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник ИСПИ ФНИИСЦ РАН, Заслуженный деятель науки Российской Федерации, член Президиума ЦС РУСО (общественной организации «Российские учёные социалистической ориентации»); СТАРОВЕРОВА ИРИНА ВЛАДИМИРОВНА, ведущий научный сотрудник независимого Института аграрной социологии, доцент кафедры общественных и гуманитарных наук Госуниверситета землеустройства, кандидат социологических наук.

 

Основу этого подраздела второй части статьи составляют давние записки одного из соавторов её по итогам обсуждения историко-социологической группой членов редколлегии пятитомника «Истории советского крестьянства» (М., «Наука», 1986—1988) проблем формирования стратегии решения аграрно-крестьянского вопроса, а также переосмысленные исходные материалы авторов. Вышеназванную группу составляли профессора И.М.Волков, Ю.В.Арутюнян, Н.Я.Гущин, М.И.Сидорова, В.М.Селунская и соавтор этой статьи, полу-философ, полу-экономист, а вообще-то социолог. Иногда к ней присоединялись цековские работники, историк С.П.Трапезников и философ П.И.Симуш,

а также историк из Саратова В.Б.Островский.

У каждого из них был свой конёк интересов. Профессор Иван Мефодьевич Волков возглавлял отдел академического Института современной истории, который собственно и отвечал за подготовку названного многотомника. Юрик Вартанович Арутюнян был завсектором соседнего академического Института этнографии, но его докторская диссертация была посвящена истории формирования механизаторских кадров сельского хозяйства СССР и его сектор исследовал эволюцию социальной структуры советского общества. Николай Яковлевич Гущин незадолго перед тем опубликовал фундаментальную монографию о формировании социально-экономической структуры населения Сибири. Маргарита Ивановна Сидорова представляла, так сказать, новосибирский отдел исследователей деревни, руководимый тогда членкором

АН СССР Т.И.Заславской, которая уже засветилась «диссидентской» односторонностью анализа социально-экономических процессов,

а потому осторожным Иваном Мефодьевичем держалась поодаль

от тех работ. Впрочем, Маргарита Ивановна сама по себе была крупным экономистом-аграрником и хорошо ориентировалась в вопросах истории развития отечественной деревни и крестьянства. Руководитель кафедры истфака МГУ Валентина Михайловна Селунская была признанным специалистом в вопросах исторической эволюции советского общества. Что касается Сергея Павловича Трапезникова, то он был

не только заведующим отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС, но и крупнейшим специалистом в вопросах социалистического строительства, особенно в советской деревне. О чём свидетельствовало второе издание его двухтомника «Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос» («Мысль»,1974). Консультант отдела пропаганды ЦК КПСС Пётр Иосифович Симуш опубликовал весьма содержательную монографию «Социальный портрет советской деревни» и работал над книгой «Мир таинственный…: размышления о крестьянстве», а Владимир Борисович Островский получил известность просоциологической монографией «Колхозное крестьянство СССР». Не будучи формально членами редколлегии издания многотомника, последние двое живо интересовались нашим обсуждением некоторых животрепещущих тем и характера решения ряда касающихся крестьянства проблем и, когда могли, принимали в них личное участие.

Соавтор данной статьи в те годы был увлечён своим планом подготовить многотомный труд о сущности мировой и отечественной деревни и перипетиях их противоречивого развития в разных цивилизационных и общественно-исторических условиях, а потому записывал в дневник некоторые соображения, инициировавшиеся этими обсуждениями,

в надежде, что в надлежащий момент они будут полезны ему в этой будущей запланированный объёмной исследовательской работе…

Кстати, вчерне этот труд был им осуществлён, а вот издать его

не удалось, поскольку в условиях установившегося в результате антисоциалистической контрреволюции буржуазного режима обществоведческие работы, в основе которых лежит марксистско-ленинская методология анализа, не только не приветствуются, но и встречают разнообразные препоны в попытках их издания. И лежит без малого под девятьсот страниц рукопись этого труда втуне. Устаревая, ибо, автор его пришёл к выводу, что обновлять его с учётом быстро происходящих в мире и стране цивилизационных и социальных перемен ныне бессмысленно. Полезнее использовать оставшиеся на девятом десятке его жизни творческие силы для более возможных для реализации задумок. Вроде настоящей статьи об опыте и факторах обеспечения сталинского ренессанса деревни, которыми при желании и благоприятном повороте развития страны можно ещё воспользоваться и сегодня.

На что он всё ещё надеется, несмотря на недавнюю публикацию им упомянутой ранее пессимистической статьи «Эпитафия российской деревне». (См.: Политическое просвещение. 2020. № 3).

 

Ленинский этап разработки теории

решения аграрно-крестьянского вопроса

путём формирования субъектности деревни

Творческий поиск В.И.Ленина путей решения в России аграрно-крестьянского вопроса начался задолго до Октябрьской социалистической революции. Что, думается, важно подчеркнуть, ибо излюбленным сюжетом значительного числа антикоммунистов издавна является инвектива*, будто отец-основатель советского строя Ленин догматически, не считаясь с духовными и социальными особенностями бытия России, насаждал в ней порождённые на западной почве теории. Не менее многочислен клан антикоммунистов, прикрывающихся ошибочной частью теоретико-политического наследия, не принявшего Октябрьскую социалистическую революцию, крупного марксиста Г.В.Плеханова и извращавшей марксизм лево-правой оппозиции Троцкого, Бухарина и иже с ними, которые, наоборот, утверждают, что не только В.И.Ленин, но и И.В.Сталин отошли от марксизма, извратили его, особенно в аграрно-крестьянском вопросе. Отсюда, дескать, и происходят ошибки советского времени в развитии социализма по ленинско-сталинским рецептам, отчего он и оказался жизненно неспособным, что и объясняет, якобы, «распад» СССР и мирового социалистического лагеря.

_____

* Инвектива — форма литературного произведения, одна из форм памфлета, осмеивающего или обличающего реальное лицо или группу лиц. — Ред.

 

Ни грана истины в этих инвективах антикоммунистов нет. О чём свидетельствует хотя бы то, как диалектически тонко, опираясь на понимание Марксом роли крестьянской и поземельной общины в формировании российской цивилизации и социума, Ленин теоретически, а Сталин и практически обеспечивали смычку интересов рабочих и крестьян и тем подводили прочную марксистскую базу под стратегию решения аграрно-крестьянского вопроса, составлявшего в 1920—30 годы ключевой момент строительства социализма в стране с огромным преобладанием сельского населения. И кстати, в отличие от Ленина, в дореволюционные годы российская прогрессивная общественность, на худшую часть наследия которой опираются нынешние антикоммунисты, весьма неоднозначно оценивала взгляды К.Маркса на русскую общину. Либералы и большинство народовольцев отнеслись к ним негативно. Поэтому выраставшая на их почве русская социал-демократия в этом узловом вопросе раскололась на течения. Ортодоксально мыслившие марксисты чурались отступлений от превращаемого ими в догмы марксистского учения даже в частностях и даже у его основоположников. Поэтому, видимо, П.Б.Аксельрод, Г.В.Плеханов, В.И.Засулич, вообще постарались на долгое время скрыть от русского революционного движения письмо Маркса Вере Ивановне Засулич, в котором усмотрели именно такое отступление. А неотправленное Марксом, вопреки его намерению, в «Отечественные записки» письмо с теми же соображениями о социально-политическом потенциале русской общины Энгельс смог опубликовать только в 1886 году.

Тем не менее, будущее большевистское течение социал-демократов во главе с Лениным, вырабатывая для себя путь борьбы со становлением капитализма в стране, с самого начала определило своё, сходное

с марксовым, отношение к общине. С одной стороны, молодой Ленин, ссылаясь на публикацию Энгельса, в которой позиция Маркса носила ещё характер черновика и была выражена пока менее определённо, чем в письме к Засулич, критикуя народника Н.К.Михайловского за чрезмерные упования на общину, выделял: «Если Россия стремится стать нацией капиталистической по образцу западноевропейских наций, —

а в течение последних лет она наделала себе в этом смысле много вреда, — она не достигнет этого, не преобразовав предварительно доброй доли своих крестьян в пролетариев». (Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные письма. 1953. С. 315; Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 274). Ленин, конечно, не мог не обратить внимания и на предупреждение Маркса в черновике письма в редакцию «Отечественных записок»: «Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г.,

то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 119).

Равно, как не мог Ленин игнорировать и полемику Маркса с теми, кто, подобно Плеханову и Аксельроду, догматически и безальтернативно распространял марксистский исторический анализ развития Западной Европы и на Россию. В частности, Маркс упрекал либерала Ю.Г.Жуковского: «Ему непременно нужно превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются, — для того, чтобы прийти в конечном счёте к той экономической формации (коммунистической. — Прим. авторов), которая обеспечивает вместе с величайшим расцветом производительных сил общественного труда и наиболее полное развитие человека. Но я прошу у него извинения. Это было бы одновременно и слишком лестно, и слишком постыдно для меня». (Там же. С. 120).

Однако уже в процессе полемики с народниками Ленин пришёл к выводу, что предупреждение Маркса сбылось. Шанс перестройки России на пути ассимиляции её социумом общинной организации в 1870-е годы был русскими революционерами упущен. Поскольку царизм, руководствуясь доктриной антикрепостнического Манифеста 1861 года, уже «преобразовал предварительно добрую долю своих крестьян

в пролетариев». Поэтому наиболее верным путём для русской социал-демократии стало воспользоваться форсируемым самодержавием развитием капитализма в России. А именно так сформировать в ментальности отечественного пролетариата революционное сознание, чтобы он превратился в класс подлинных могильщиков этого строя.

Но не сбрасывает он со счетов и отмеченный Марксом революционный потенциал русской общины. Объясняя аграрную программу русской социал-демократии (1902 г.), Ленин пишет: «Здесь надо сказать несколько слов по поводу пресловутой и приснопамятной (в устах народовольцев и либералов. — Прим. авторов) „общины”. Фактически, разумеется, отмена круговой поруки (эту-то реформу г. Витте успеет, пожалуй, осуществить ещё до революции), уничтожение сословных делений, свобода передвижения и свобода распоряжения землёй для каждого отдельного крестьянина поведут к неизбежному и быстрому уничтожению той фискально-крепостнической обузы, каковой является, на три четверти, современная поземельная община. Но такой результат докажет только правильность наших взглядов на общину, докажет несовместимость её со всем общественно-экономическим развитием капитализма. Этот результат отнюдь не будет вызван какой-либо мерой „против общины”, рекомендованной нами, ибо ни единой меры, направленной непосредственно против той или иной системы крестьянских поземельных распорядков, мы никогда не защищали и не будем защищать». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 344).

Проанализировав происходившее в тот момент разрушение наступающим капитализмом русской общины, Ленин чётко и бескомпромиссно заявляет: «Более того: общину, как демократическую организацию местного управления, как товарищеский или соседский союз, мы, безусловно, будем защищать от всякого посягательства бюрократов, — посягательства, столь излюбленного врагами общины из лагеря „Московских Ведомостей”. Никому и никогда не будем мы помогать „разрушать общину”,

но отмены всех учреждений, противоречащих демократизму, мы будем добиваться безусловно, какое бы влияние эта отмена не оказала на коренные и частные переделы земли и т. п.». (Там же. С. 344—345).

Несмотря на столь чёткое обязательство Ленина, что он и его сторонники будут безусловно защищать общину от любых разрушителей, зарубежные и современные российские антикоммунисты упорно приписывают большевикам враждебность к этому, выражающему крестьянские интересы, социальному институту. Как и к самому крестьянству, между прочим. Что-де и наложило отпечаток на теоретическое обоснование путей решения аграрно-крестьянского вопроса, на ошибочность практики коллективизации крестьянства Сталиным, объявившим себя верным ленинцем.

Поводом таких измышлений являются, во-первых, признание Лениным прогрессивности капитализма; во-вторых, отрицание им в ходе критики народничества за общиной статуса решающего источника движения к социализму; в-третьих, его частые указания на слабые —

в плане демократизма — стороны общинной организации, которые

в переломные моменты общественного развития России могут стать

в ней препятствием социалистическому строительству.

Действительно, все эти моменты в деятельности Ленина присутствовали. Так, например, говоря о столыпинской последовательно буржуазной реформе, согласно которой на смену общинной собственности на землю должна была неизбежно прийти частная собственность, Ленин писал: «Столыпинская „чистка” лежит, несомненно, по линии прогрессивного капиталистического развития России, но только приспособлена эта чистка всецело к интересам помещиков: пусть богатые крестьяне втридорога заплатят „крестьянскому” (читай: помещичьему) банку, — мы за то дадим им свободу грабить общину, насильственно экспроприировать массу, округлять свои участки, выселять крестьянскую бедноту, подрывать самые основы жизни целых сёл, создавать во что бы то ни стало, несмотря ни на что, пренебрегая хозяйством и жизнью, какого угодно числа „исконных” надельных земледельцев, создавать новые отрубные участки, основу нового капиталистического земледелия. В этой линии есть безусловный хозяйственный смысл, она верно выражает действительный ход развития, каким он должен быть при господстве помещиков, превращающихся в юнкеров». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 16. С. 254—255).

Казалось бы, что можно возразить против беспристрастной научной констатации той истины, что социально-экономически капитализм прогрессивнее крепостнического феодализма и тем более рабовладельческого уклада? Ан, возмущаются, что Лениным с позиций исторического материализма объективно оценивается «злодейская аграрная политика Столыпина в направлении якобы прогрессивного капиталистического развития», а тем более то, что она представляется линией, имеющей «безусловный хозяйственный смысл», отражающей действительный род событий.

Вот если бы Ленин заявил, что капитализм архаичнее феодализма, можно было бы похвалить автора, а потом аргументированно высмеять его же как неуча и невежду. А тут невольно остаётся только задействовать эмоции моралите,* но без аргументации анализа реальной социальности они мало действенны.

Впрочем, можно и в этих случаях сыграть на нюансах фактов, которые Ленин анализирует диалектически. Скажем, далее он заявляет: «Раздел (земли. — Прим. авторов), чтобы удовлетворять требованиям капитализма, должен быть разделом между фермерами, а не разделом между крестьянами-„лежебоками”, из которых подавляющее большинство хозяйничает по рутине, по традиции, применительно

к условиям патриархальным, а не капиталистическим. Раздел по старым нормам, т. е. применительно к старому, надельному, землевладению, будет не чисткой старого землевладения, а увековечением его, не освобождением пути для капитализма, а обременением его массой неприспособленных и неприспособляемых „лежебок”, которые не могут стать фермерами. Раздел, чтобы стать прогрессивным, должен основываться на новой разборке между крестьянами-земледельцами, на разборке, отделяющей фермеров от негодного хлама». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 16. С. 255—256). Над каким-то новым алгоритмом раздела земли, о необходимости которого говорит Ленин, подразумевая под ним варианты социалистического общественного землеустройства, можно не задумываться, что и делают его зоилы-критики*. А вот над его характеристикой «лежебоками» развращенной крепостничеством массы крестьян, значительная часть которой составляла паразитическая бывшая барская дворня, они тщатся всеми способами потоптаться, лукаво спроецировав эту ленинскую оценку на всё многоликое крестьянство.

_____

* Моралит`е (фр. Moralit`e, моралитэ) — особый жанр западноевропейского театра в Средние века и в эпоху Возрождения, в котором действующими лицами являются не люди, а отвлечённые понятия. Назидательная аллегорическая драма, персонажи которой олицетворяли различные пороки и добродетели (Скупость, Лесть, Дружба и др.).

 

* Зоил — оратор, древнегреческий философ, литературный критик IV—III до н. э. Со времени римских поэтов века Августа, Зоил — нарицательное имя критика завистливого, язвительного и мелочного.

 

В этом случае на основании мнимого ленинского «пиетета» перед фермерами и капитализмом тем более можно вменить автору в качестве его вины, по меньшей мере, политическую нелюбовь к крестьянству. Что и делают по сию пору зоилы-критики Ленина.

Подлинное отношение Ленина к русской общине чётко проясняется в его полемике с Плехановым, Аксельродом и народником А.И.Скворцовым по поводу следующего положения в первой аграрной программе социал-демократов, в которой планировалась: «Отмена всех законов, которые ограничивают свободное владение крестьян своей землей». Предвидя несогласие противников общины из лагеря правой социал-демократии с этим положением, Ленин пишет: «Нам возразят: именно последняя мера, освящающая индивидуальную волю каждого отдельного крестьянина, и разрушает общину не только как систему переделов и т. п., а прямо даже как товарищеский соседский союз. Каждый отдельный крестьянин, вопреки воле большинства, вправе будет требовать выдела его земли в особый участок. Не противоречит ли это общей тенденции всех социалистов содействовать расширению,

а не сужению прав коллективности по отношению к индивидууму?

Мы ответим на это: право каждого крестьянина требовать выдела земли непременно в особый участок из нашей формулировки ещё не вытекает. Из неё вытекает только свобода продажи земли, причём и этой свободе не противоречит право предпочтительной покупки продаваемой земли сообщинниками». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 345).

Несколько позднее в ходе дискуссии, Ленин углубляет свою аргументацию: «Наши требования не разрушают товарищеского союза,

а, напротив, создают на место архаической (de facto полукрепостной) власти общины над мужиком — власть современного товарищеского союза над свободно вступающими в него членами. В частности, напр., нашей формулировке не противоречит и то, чтобы за сообщинниками было признано на известных условиях право предварительной покупки земли, продаваемой их коллегой». (Там же. С. 446—447).

Столь уважительное отношение Ленина к общине Плеханов посчитал чрезмерным: «С этим не согласен, — писал он по этому поводу. — Это право (предпочтительной покупки. — Прим. авторов) только понизило бы ценность крестьянских земель… Противоречие. Не понимаю: с одной стороны, я свободно вступаю в товарищеский союз и свободно выхожу из него. А с другой — община имеет право предпочтительности покупки моей земли. Тут — противоречие». (Там же. С. 447).

В ответ Ленин отмечает, что Плеханов своей схоластически доктринальной позицией может полностью дискредитировать в глазах крестьян русскую социал-демократию. Что в своих замечаниях тот явно «пересаливает во вражде к общине». Тогда как идеологу социал-демократии «надо быть страшно осторожным, чтобы не оказаться (как оказывается автор замечаний) в объятиях гг. Скворцовых и Ко. На известных условиях право предпочтительности покупки может не понизить, а повысить стоимость земли. Я выражаюсь нарочно общее и шире, автор же замечаний напрасно спешит рубить гордиев узел. Неосторожным

„отрицанием” общины (как товарищеского союза) мы легко можем испортить свою „доброту” к крестьянам. Община ведь связана и с обычным способом расселения и проч., и только А.Скворцовы „переделывают” это в своих проектах одним почерком пера». (Там же).

О противоречиях в этой полемике свидетельствует многое. Только

не в позициях Ленина, а в отношении к нему его критиков. Плеханов, как известно, с 90-х годов и до конца своей жизни уличал своего коллегу

в произвольном отношении к марксизму: и партию-то тот строил

не по марксистским организационным принципам, и революцию-то осуществил вопреки марксистской теории стадиального общественного развития, не дождавшись достижения российским капитализмом полной зрелости и его самодискредитации в глазах общественности. Недоволен он был и тем, что и в отношении к русской поземельной общине его соперник по лидерству в социал-демократии занял позицию, чрезмерного-де пиетета к этому институту, чреватую недооценкой движущей революцию силы пролетариата и переоценкой революционности крестьянства.

Либералы и прочие идейные противники Ленина, наоборот, вменяли ему в вину логически противоречившие одни другим инвективы. Одни приписывали ему грехи «догматической» приверженности к чуждым российской народной почве положениям теории Маркса, другие —

к «беспринципно-прагматическому» отношению к союзникам в революционном движении, пренебрежению их интересами. Особенно

к крестьянству, сугубо преданному общинности. Между тем она-то и представляет-де в аграрной стране основной источник движения деревни к социализму. Да и некоторые слои крестьянства Ленин аттестует «негодным хламом», от которого необходимо освободиться ради прихода в Россию социально прогрессивного на тот момент для неё капитализма. (См.: Зендер К. Ленинизм и цивилизация. Русская община // Диалог. 1992. № 3. С. 81 и др.). При этом зоилы-критики эмоционально цепляются за используемые Лениным ради усиления публицистичности бытийные словечки, вроде «гордиев узел», «архаическое», «хлам» и им подобные. Не обременяя себя анализом мотивов и причин, допускающих это в ленинских размышлениях, где используются названные выражения и понятия.

Но поддерживая в общине и крестьянстве то корневое, что характеризует социально-трудовую природу этих феноменов, Ленин не забывает об их социально-экономической неоднозначности. Например,

о многоликости социального качества общины, одни из сторон которой обеспечивали её приемлемость для существования в условиях крепостничества. Равно как и о двойственности социальной природы крестьянства, являющегося «классом и не классом», что обеспечивает в его лице мелкобуржуазный резерв развития капиталистического строя.

На аморфность социально-классовой природы крестьянства, политическую разновекторность его поведения Ленин обращал внимание неоднократно и обозначал это достаточно чётко. В частности, в таком пассаже: «Мелкие собственники-земледельцы в массе высказались за национализацию и на съездах Крестьянского союза в 1905 году, и в первой Думе

в 1906 году, и во второй Думе в 1907 году, т. е. на протяжении всего первого периода революции. Они высказались так не потому, что „община” заложила в них особые „зачатки”, особые, не буржуазные „трудовые начала”. Они высказались так потому, наоборот, что жизнь требовала от них освобождения от средневековой общины и от средневекового надельного землевладения. Они высказались так не потому, что они хотели и могли строить социалистическое земледелие, а потому, что они хотели и хотят, могли и могут построить действительно буржуазное, т. е. в максимальной степени свободное от всех крепостнических традиций мелкое земледелие». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 16. С. 406—407).

Не только тогдашние, но и более поздние зоилы-критики Ленина

не хотели или не могли понять и оценить диалектическую сложность и неоднородность феноменов, ленинскую «противоречивую» оценку которых они осуждали, мысля плоско и ангажировано со свойственных им кургузых позиций. Например, говоря о ленинской точке зрения в последней цитате, один из таких критиков с благословения членов редсовета журнала «Диалог» писал в начале 1990-х годов, не видя в крестьянской общине того же порока, что и в её субъектах: «История, однако, доказала, что это (ленинская констатация мелкобуржузной стороны природы крестьянства. — Прим. авторов) было неверно. Конечно, крестьянство хотело освободиться от традиций крепостничества (склоняясь к буржуазному мелкому земледелию?! — Прим. авторов), но большинство этих крестьян крепко держалось за деревенскую общину. Для них первое и второе было не одно и то же». (Зендер К. Указ. соч. С. 81).

Что ж, история в виде Кронштадского и Тамбовского восстаний и сотен крестьянских бунтов во время нэпа, поведение значительной части крестьянства в десятилетия современного буржуазного существования Российской Федерации убедительно подтвердила жизненность теории. Но не этих господ, а Ленина — о двойственном характере общественной природы крестьян и склонности его к буржуазному мелкому земледелию. Тем не менее, и сегодня не уменьшаются беснования многих зоилов-критиков Ленина, пытающихся опровергать его правоту.

В послереволюционные годы Ленин реже обращается к проблематике общины, сохраняя в центре своего внимания тему крестьянства. Теснее повернув свои поиски к осмыслению практических задач строительства Советского государства и социалистического строя, он нашёл более удобную организационную форму решения экономических проблем деревни, которые вышли в этот период на первый план созидательных задач революции, в том числе решения аграрно-крестьянского вопроса и обеспечения механизмов формирования субъектности деревни.

Этой формой оказалась кооперация, которая обеспечивала решение вопросов строительства товарищеского союза крестьянства, и

не только его, и в то же время была ближе к экономическим задачам созидательности, не решив которые российская революция могла безрезультативно погибнуть.

Проблематике кооперации Ленин посвятил в 1920-е годы значительную часть своего творчества, в том числе знаменитую статью «О кооперации», которую в период горбачёвской «перестройки» будущие идеологи буржуазной контрреволюции 1991—1993 годов в числе пяти последних работ Ленина включили в его «завещание», какового тот не писал и не помышлял оставлять потомству.

Статья показалась архитекторам начатой Горбачёвом «перестройки» весьма удобной для казуистического обоснования ими поворота социалистической Советской страны на путь мелкобуржуазной контрреволюции, поскольку была тесно связана с решением задач использования не только трудового, но и мелкобуржуазного потенциала социальной природы крестьянства в переходный период в деле социалистического строительства. Что и было осуществлено выпестованной Лениным программой нэпа при своевременном отсечении в ней уже в сталинскую эпоху большевиками

её потенциала расширенного воспроизводства мелкобуржуазности.

Но именно этим периодом выполнения данной программы и исчерпывалась исключительная значимость кооперации. За его пределом, исчерпав потенциал этой исключительности, она стала одной из важных, но тем не менее, подчинённой другим, прежде всего, государственным формам социалистического развития народного хозяйства и советского общества, в том числе системности субъектности деревни.

Негодуя, что забывается ленинское наследие, рождённый кооперацией колхозный строй подвергается огосударствлению, диссиденты-антикоммунисты, особенно рьяно шестидесятники-товарники, под видом реализации этого наследия требовали: смягчения директивного планирования, а в конце концов, и ликвидации его; преобразования колхозно-совхозного строя по преимуществу в кооперативный; инкорпорации* кооперативов в структуру госпредприятий, и добившись этого, трансформации социалистической кооперации в рыночный институт, а через горбачёвские законы «О предприятии» и «О кооперации» — в институт капиталистического экономического строя. С чего, кстати, и начался практический этап развала советского строя. Симптоматично, что, добившись этого, идеологи капиталистической Российской Федерации почти утратили интерес к кооперации, выбросив даже упоминание о ней из Конституции РФ и системы её основного законодательства.

_____

* Инкорпорация — от лат. incorporatio — присоединение, поглощение.

 

Ленин по болезни не успел практически использовать уроки теоретического осмысления им потенциала общины и кооперации в делах системного решения аграрно-крестьянского вопроса и формирования субъектности деревни как ключевого фактора реализации этой фундаментальной задачи. Миссия такого исполнения выпала на его сподвижников, и прежде всего на величайшего теоретика и практика социалистического строительства, ближайшего сподвижника Ильича Иосифа Сталина. Однако тот до революции мало задумывался над вопросами экономического развития страны, после взятия революционерами в свои руки власти сосредоточился на вопросах национальных отношений, социалистической пропаганды, а также стратегии и тактики революции.

Войдя в ходе подготовки и осуществления Октября в число ведущих вождей российской социал-демократии, он после установления Советской власти, не оставляя своим вниманием выполнявшиеся им прежде задачи, сосредоточил усилия на защите этой власти от контрреволюции и интервенции, а также на партийном строительстве, включая функции советско-партийного контроля. Хозяйственно-экономическими вопросами занимались в первые послеоктябрьские годы преимущественно другие социал-демократические вожди революции. Наиболее активными среди них, кроме В.И.Ленина и Ф.Э.Дзержинского, были Л.Д.Троцкий, Г.Е.Зиновьев, Л.Б.Каменев, Н.И.Бухарин, А.И.Рыков и их сподвижники- оппозиционеры.

Первый период, получивший в истории наименование «военного коммунизма», вообще протекал под доминирующим влиянием — помимо ленинского —соратников Троцкого и Дзержинского, которому в тот момент импонировали командные троцкистские методы руководства, поскольку он соял вл главе именно таких участков — ЧК, железнодорожный транспорт, борьба с беспризорностью детей, — без строжайшей централизации которых было не обойтись.

Наркомзем, под эгидой которого находилось 86% населения России, — значительная часть городского населения из сельских новосёлов под угрозой голода возвратилась в деревню — курировал Бухарин или возглавляли ставленники Троцкого. В частности, Я.А.Яковлев (Эпштейн), в годы партийного кураторства которого, а затем руководства этим наркоматом, поземельная русская община испытывала разрушительное воздействие, не менее сильное, чем в разгар столыпинской реформы. Троцкий, вслед за ним и Бухарин, как некогда Плеханов с Аксельродом, явно «пересаливали» во вражде к общинному «демократическому анархизму», противопоставляя общине предельно коммунизированную, точнее, огосударствлённую организацию аграрного дела.

К счастью, Ленин быстро отреагировал — в отличие от нынешних буржуазных правителей в лице не только Ельцина и Медведева, но и Путина, которые, осознав вредоносный характер радикальных и неолиберальных «реформ», пальцем не пошевелили и поныне не шевелят, чтобы их прервать, — и уже на третий год в корне прекратил троцкистское безобразие, разработав и объявив новую экономическую политику. Правда, спокойное следование ей страны было непродолжительным — два-три года. А затем, особенно после смерти Ленина, всё более остро стал проявляться разрушительный потенциал нэпа. Особенно в деревне.

 

НЭП как обоюдоострый феномен формирования

субъектности деревни

в критический для правления большевиков момент

Ленинская новая экономическая политика начала осуществляться

в 1921 году по решению X съезда партии, окончательно была свёрнута Сталиным в середине 30-х годов, ибо уже в ходе болезни и особенно после смерти Ильича её осуществление попало в руки право-левой оппозиции и было превращено с её попустительства в смертельную для строительства социализма угрозу. И отнюдь не тем, что допустила в советскую практику элементы рыночного хозяйствования, особенно в деревне. При наличии строгого контроля партии и рабоче-крестьянских Советов за побочными негативными результатами такой политики переход к ней был оправданным. Переход к нэпу явился результатом осознания и признания Советской власти того факта, что в период военного коммунизма она зашла слишком далёко вперёд в области социализации экономики, тем самым сковав инициативную субъектность крестьянства. В силу этого возникла серьёзная угроза коренной негативизации под влиянием этого перегиба военного коммунизма субъектности института деревни для революционной власти, о чём свидетельствовали участившиеся, внешне беспричинные сельские бунты против местных Советов. Необходимо было отступить организационно и политически несколько назад, допустив свободную торговлю, отвечающую экономическим условиям существования мелкого производителя, прежде всего, крестьянского хозяйства. Поэтому весь 1921 год шёл

в поисках форм экономического и политического «сожительства с мелкими земледельцами» на то время, пока крестьянство ещё не пришло

к сознанию насущной необходимости в целях решения земельного вопроса обобществления производства в основных отраслях аграрного дела, то есть оставалось в своей массе мелким, раздробленным.

Первоначально смычка между городом и деревней мыслилась властью на базе прямого продуктообмена, главную роль в осуществлении которого должна была сыграть кооперация. Однако к концу 1921 года, убедившись, что частный рынок оказался сильнее, и вместо товарообмена получилась обыкновенная купля-продажа, отягчаемая спекуляцией,

то есть мелкая и средняя буржуазия переиграла кооперацию, Ленин призвал государственных служащих «учиться торговать». Для чего овладеть законами рынка, и, считаясь с ними, взять в свои руки регулирование рынка и денежного обращения. Кооперация из монополиста заготовки сельхозпродуктов должна была стать одним из участников борьбы за рынок при поддержке государства. Была поставлена и реализовалась задача укрепления советской денежной системы. Были приняты меры по созданию производственных, экономических и организационно-правоохранительных условий осуществления нэпа. Рабочие ускоренными темпами восстанавливали предприятия по производству товаров, необходимых для торговли землей. Дзержинский наладил работу транспорта и органов государственной безопасности, да и сельская система советских органов окрепла, избавившись от засилья в них кулаков, подкулачников и антисоветских элементов. В этой системе увеличилась прослойка коммунистов, и в то же время в ходе длительной полемики была выработана оптимальная политика отношения партии с Советами.

Свои решения партия обязалась «проводить через советские органы

в рамках Советской Конституции», руководить ими, но не подменять их. Нэп должен был стать вехой не отказа Советской власти от задач социалистического строительства, а продвижением к социализму, который был возможен лишь при личной заинтересованности крестьянина. Поэтому была выработана программа укрепления союза между рабочими и крестьянами, составлявшего политическую основу поведения партии и государства. Шёл интенсивный поиск путей стимулирования крестьян так, чтобы не возникала опасность возрождения среди них капиталистических элементов. Чтобы из России нэповской выросла Россия социалистическая.

Однако, изначально и в ближайшие годы переход к нэпу осуществлялся в неблагоприятных условиях. Тяжёлая засуха поразила места, разорённые войной, интервенцией — Дон, Поволжье, Южную Украину… Соответственно, и валовой сбор хлебов получился на четверть меньше среднего. Жертвой неурожая стал каждый четвёртый крестьянин. Уже

к маю умерло от голода и болезней около 1 млн. крестьян, а голод расползался. Была создана Центральная комиссия помощи голодающим под руководством председателя ВЦИК М.И.Калинина с широкими полномочиями. В голодающие регионы направили более 10,6 млн. пудов продовольствия и 11,5 млн. рублей. Крестьяне в них были освобождены от налога, им направили семена для озимого и ярового посева, зернофураж для скота. На общественное питание было направлено 6 млн. пудов хлеба, около 1,2 млн. пудов картофеля и почти 8,8 млн. пудов иных продуктов. Было создано почти 30 тыс. столовых, и они обслуживали 12,5 млн. нуждающихся и т. д. Помощь государства и советской общественности позволила спасти миллионы людей от голодной смерти, а обширные территории от полного разорения. Немаловажным было то, что она способствовала укреплению доверия к Советской власти крестьян среднего и пожилого возраста, хорошо помнивших, что в дореволюционные годы в таких случаях они подобной помощи от правительства не имели.

Доверие это умножилось весной, когда государство, город, рабочий класс оказали огромную помощь в проведении посевной. В марте-апреле 1922 года крестьянство получило более 30,7 млн. пудов отечественных яровых семян и около 10,5 млн. пудов, закупленных за границей — вот на что пошли изъятые у церкви излишества роскоши, — а также 4,3 млн. пудов семенного картофеля. Одновременно рабочие города изготовили и передали комбедам десятки тысяч плугов, борон, сеялок, много иного сельхозинвентаря.

В последующие годы эта смычка города и деревни, — особенно

по линии рабочего класса, с одной стороны, и сельской бедноты, середняков, с другой — последовательно и всемерно крепла. Причём ориентация нэпа на стимулирование личного интереса мелких крестьян не означала, что партия, Советская власть забыла свою основную цель социализации их через вовлечение в коллективные формы работы, через их производственно-потребительское объединение. С первых недель Советской власти в осуществление Декрета о земле на базе конфискуемых помещичьих имений начали создаваться совхозы, коммуны, общественные прокатные пункты конфискованных сельхозмашин и т. д. Уже к июлю 1918 года только в Московской губернии

на базе конфискованных имений было организовано почти 100 совхозов, а также 228 прокатных пунктов, в которых было собрано почти

2 тыс. машин и усовершенствованных орудий. Питерские и уральские рабочие создавали на базе бывших дворянских имений сельскохозяйственные коммуны. Повсеместно, добровольно возникали тозы — товарищества обработки земли — и сельхозкооперативы.

Между тем, расценившие переход Советской власти к нэпу как свою победу, присмиревшие было по окончании Гражданской войны, кулаки активизировались. Как и в 1918 году, они начали подстрекать бедноту

к погрому имений, а затем скупать у неё по дешевке награбленные машины и сельхозорудия. Ленин отмечал, что не только до лета 1918 года, но и позднее, в глазах части бедняцкой деревни Октябрьская революция ещё продолжала быть буржуазной.

Оперативные меры по укрощению анархии, в том числе решения Советов, обязывавшие взять в своё распоряжение все частные хозяйства и обеспечить их сохранность, поставили заслон грабежам. Так, из 2 849 имений, взятых в нескольких центральных губерниях на учёт, разгромлено было только 7%, причём подстрекатели разгромов понесли наказания. С лета 1918 года деревня уже сама переживала пролетарскую революцию. С этого времени кулачество становилось несколько иным, чем до революции. Поскольку земля была национализирована, беднота получала всемерную поддержку государства, которое ограничивало посягания на эксплуатацию её деревенскими богатеями. Однако природа последних не изменилась, и потому в нэповской деревне классовая борьба начала обостряться, обретая у кулачества черты массовых диверсий и терроризма.

Тем не менее, коллективистский уклад набирал силу. В 1921 году

в деревне РСФСР существовало уже 21,2 тыс. кооперативов, а в 1925-м — 40,5 тысяч. Создавались они и в других республиках, и в целом их стало к этому времени почти 55 тыс., и объединяли такие хозяйства около 6,6 млн. человек. В несколько раз больше было число тозов. Наряду

с этим функционировали ещё коммуны и совхозы. Сохранись темпы роста обобществления крестьян, и деревня уже к 1930-м годам коллективизировалась бы сплошь эволюционным путем.

Но к победителям революции, как и следовало ожидать, примазались огромные массы карьеристов, двурушников, антисоциалистических элементов. Ежегодные чистки правившей партии, происходившие с участием беспартийных, в целом давали эффект очищения, но напор со стороны жаждавших войти во власть, а с ними, как показано В.А.Кочетовым

в его романе «Молнии бьют в вершины», и замаскировавшихся врагов Советской власти, намеревавшихся разрушить её изнутри, не ослабевал. Поэтому партию и советские органы постоянно лихорадили внутренние разборки. В сельские партячейки, объединявшие 2/5 коммунистов, и особенно в местные органы Советской власти, поскольку они нуждались в грамотных людях, снова проникло значительное число кулаков и подкулачников, поповичей, бывших приказчиков, торгашей и подобных образованцев. Те и другие создавали всяческие препоны кооперативам и иным формам обобществления деятельности крестьян.

Пагубнее всего оказалась деятельность сторонников кулачества

в верхах управления. В конце 1925 года член Политбюро ЦК ВКП(б), курировавший аграрную политику, Н.И.Бухарин, ссылаясь на ленинский призыв на излёте периода военного коммунизма повернуться лицом к середняку, бросает мелкобуржуазным элементам лозунг «Обогащайтесь!» и пробивает постановление, в соответствии с которым впредь льготы и преференции государства направлялись на поддержку наиболее эффективных хозяйств. А они, естественно, принадлежали кулакам и подкулачникам, имевшим тягло, машины, усовершенствованные орудия сельхозпроизводства. Тогда как кооперативы, коммуны и тозы создавала беднота, не имевшая подчас

ни тягла, ни орудий, а потому без государственной поддержки хозяйственно несостоятельная. В результате большая часть созданных ранее кооперативов и коммун рассыпалась, а кулаки, в том числе новые, подобные бывшему красноармейцу Титу Бородину в «Поднятой целине» М.А.Шолохова, стали богатеть, а разбогатев к 1927 году, начали предъявлять Советской власти политические требования возврата к частной собственности на землю. Подкрепляя эти требования отказом продавать хлеб по государственным расценкам. Заготовки того года были сорваны. И рабочие, и служащие городов

на десятом году революции были посажены на продовольственные карточки, стали голодать. Государство снова предприняло экстренные меры, вплоть до продажи за границу художественных ценностей, чтобы повысить закупочные цены, но саботаж продолжался. Снова создав продотряды и направив в регионы партийно-правительственные комиссии, заготовки всё же провели. Однако в следующем году саботаж кулачества повторился.

И что интересно, сохранившиеся кооперативы и совхозы, в которых был занят 1% хлеборобов, продали государству 6% всех заготовок, а 15% кулаков и зажиточных земледельцев только 1 процент. Это обстоятельство и ему подобные факты обусловили крутой поворот в практике решения аграрно-крестьянского вопроса и в проблемах формирования массовых носителей субъектности деревни. Проанализировав ход и результаты двухлетней борьбы с продовольственным кризисом, Сталин, партия и правительство сделали крутой поворот от политики нэпа к политике коллективизации сельского хозяйства.

 

Коллективизация как фактор формирования

экономической и духовной субъектности трудовой деревни

в чрезвычайных условиях приближения неизбежной войны

 

Свертывание нэпа и форсированная коллективизация сельского хозяйства были порождены обострением классовой борьбы в советском обществе в целом, в деревне, в особенности. Но не только ими, а и усложнением международной обстановки, нарастанием неизбежности крайне опасной для страны войны с фашизмом при отсутствии сколько-нибудь надёжных союзников. Ещё до прихода А.Гитлера к власти, Сталин увидел в возрождении в Европе фашизма смертельную угрозу для нашей страны, как в силу духовной непримиримости его с идеями социализма, так и отсталости страны. Последнее обстоятельство делало её первоочередным объектом экспансионистских претензий Запада. Признав, что мы отстали от Запада на 50—100 лет, он предупредил, что если мы не преодолеем это отставание за 10 лет, то нас сомнут.

В целях преодоления отставания была разработана программа ускоренной индустриализации страны. Но всем было ясно, что при наличии погрязшей в классовой борьбе, отсталой мелкобуржуазной деревни она не может быть реализована. Насущной стала задача ускоренной социализации деревни путём обобществления аграрного производства, доказавшего на примере оставшихся кооперативов и совхозов свою хозяйственную эффективность и готовность быть опорой Советской власти. Однако было ясно и другое, что ускоренное строительство совхозов, помимо тех, что появились на базе культурных дворянских имений, стране непосильно экономически, а предлагаемое А.В.Чаяновым эволюционное развитие кооперативного строя растянется не менее чем на полвека. То же с индустриализацией. На что времени не было

в силу обострения угроз войны против нашей страны.

В этих обстоятельствах родилась и стала осуществляться концепция мобилизационной экономики, которая потянула за собой мобилизационную политику развития всех аспектов общественной жизни. Эта концепция противоречила догматизированному антибольшевистской оппозицией классическому марксизму, согласно которому в основе всех общественных изменений лежит развитие экономики. Однако, ещё Энгельс в письме Й.Блоху отметил относительность этого закона — в общественном развитии есть сферы, влияние на которые экономики опосредовано и выражается слабо. Например, мировоззрение. И что бывают в жизни переломные моменты, когда детерминирующей силой перемен становится не экономика, а политика, психология масс, культура и т. д. Сталин, возможно, ещё интуитивно, как практик социально-политического строительства, подчинил экономические закономерности политическим, социально-психологическим, пропагандистским. Вбросив в жизнь лозунг «Нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики!», он трансформировал «энтузиазм» из подсобного средства общественного развития в основной компонент его жизненной силы не только в городе, но и в деревне. Стержнем этой живой силы и была патриотическая субъектность их населения.

Это, правда, влекло за собой недооценку и деградацию многих других сторон общественной жизни, например, демократии, права и т. п., обусловило то печальное обстоятельство, что признанная лучшей в мире по отражению свобод Сталинская Конституция СССР 1936 года так и не получила статус документа прямого действия. Она осталась идеологическим ориентиром и не предотвратила репрессии 1937 г. Но реализации главной, спасительной для Советской страны цели, Сталин добился. Экономика, производство, идейная духовность населения СССР были в основном подготовлены к тяжелейшим испытаниям Отечественной войны. Благодаря чему, страна вышла из неё победителем.

Однако на пути к этой Победе ей пришлось немало испытать. В частности, коллективизация, прежде чем принести благодатные плоды, потребовала немалых жертв. В первую очередь, со стороны тех, кто ей противился. Таковыми оказались не только партийно-советские оппозиционеры,

но и учёные «радетели» крестьянства. Скажем, творец концепции длинных циклов парадигмальной смены форм общественно-экономического развития Н.Д.Кондратьев. Теоретически он был прав, при эволюционном, мирном развитии так и происходит: цикл смены унаследованного типа экономического развития в индустриальном обществе должен был занять 50—55 лет. Но время требовало мобилизационного характера развития, которому его концепция противостояла. Или автор концепции устойчивости единоличного крестьянского хозяйства А.В.Чаянов, в которой было много позитивного, но она также противостояла задачам ускоренной коллективизации как базы механизации сельского хозяйства, а следовательно, перехода Красной Армии, основной массив которой пополнялся сельскими призывниками, от её сухопутно-кавалерийского состояния

к механизированному, при котором сельские трактористы автоматически становились танкистами, а получающая в ходе индустриализации техническое образование молодёжь — авиаторами, артиллеристами, младшими командирами. Но предлагаемый Чаяновым путь тоже требовал для осуществления механизации деревни много десятилетий.

Но особенно яростное сопротивление коллективизации оказали кулаки и подкулачники. В 90-е годы прошлого столетия были опубликованы несколько сборников документов об этом сопротивлении вооружёнными методами и путём диверсий. Уже в 1929 году жертвами кулацкого террора стали около 10 тыс. коммунистов, комсомольцев и прочих сельских активистов. Произошло 1 300 кулацких или организованных кулаками массовых антисоветских выступлений. А была ещё социально-психологическая война, когда кулаки и их агентура, распуская слухи, провоцировали прочих крестьян забивать скот и птицу. Истребление скота началось уже в 1928 году. За год численность КРС у единоличников сократилось на 3,7 млн., свиней — на 5,7 млн., овец — на 1,7 млн. голов. В 1929 году этот процесс ускорился. Истреблять стали лошадей и прочее тягло. Опасной формой борьбы кулачества против колхозов было создание лжеколхозов, а также групповое вхождение кулаков

в колхозы в целях вредительства и развала их изнутри. В 1929—30 годы были созданы тысячи лжеколхозов, которые, получив от государства десятки миллионов рублей кредита, применяли труд батраков, зачисляя их на лето и увольняя осенью. В то же время заявления масс бедняков о вступлении в колхоз лежали без движения.

С учётом этих и других обстоятельств в 1930 году было принято решение перейти от политики ограничения и вытеснения к политике ликвидации кулачества как класса. Организаторы терактов и антисоветских мятежей подвергались аресту и суду. Крупные кулаки и прочие активисты, выступавшие против колхозов, выселялись из районов сплошной коллективизации в отдалённые районы страны. При конфискации

у них имущества, выселяемым кулакам должны были оставлять необходимые предметы домашнего обихода, некоторые средства производства, продовольствие. Каждой такой семье разрешалось иметь их

на 500 рублей, довольно основательная на тот момент сумма. Остальная, самая многочисленная группа кулаков расселялась в пределах района на новых землях за пределами колхозных массивов. Им оставлялась часть средств производства для ведения хозяйства, и они должны были выполнять задания по сдаче продукции. Было установлено, что число хозяйств, подлежащих раскулачиванию, не должно превышать 3—5% крестьянских хозяйств в районе. Это предостерегало местные органы от распространения репрессивных мер на середняков.

Однако далеко не всюду эти указания выполнялись, как надлежало. Причём, как партийно-советским активом, так и населением, озлоблённым многолетним вызывающим поведением кулаков. В ряде регионов в 1,5—2,0 раза превышалась норма раскулачивания. В иных местах у кулаков отбирались не только все средства и орудия производства,

но и предметы домашнего обихода и продовольствие. Во многих областях раскулачивание превращали в основной метод ускорения темпов колхозного строительства…

Из Москвы шли телеграммы и постановления с указаниями — не перегибать. Но масштабы перегибов нарастали. Бедняцко-батрацкие массы стимулировала на это практика передачи части конфискованного имущества в неделимые фонды колхозов и то, что другая часть его распределялась среди бедноты. К лету 1930 года 50,3% колхозов получили имущества раскулаченных на сумму более 175,4 млн. рублей, что составляло 34,4% в их неделимом капитале. Из 1 млн. бывших до кампании раскулачивания кулаков к осени 1930 года было раскулачено

с высылкой почти 400 тыс., свыше 350 тыс. остались в местах их прежнего жительства, около 250 тыс. семей «самораскулачились», то есть распродали своё имущество и бежали в города. Именно из них многие потом просочились в партию, Советы, органы безопасности. В 1931 году ликвидация кулачества как класса была в РСФСР, на Украине и в Белоруссии фактически закончена, В Средней Азии и Закавказье она продолжалась. Началась кампания перевоспитания кулаков.

Большое значение в этом сыграли Постановления ЦИК СССР

от 3 июля 1931-го и 27 мая 1934 года. В первом указывалось, что выселенные кулаки восстанавливаются в гражданских правах по истечении 5 лет с момента выселения, если они на деле доказали, что прекратили борьбу против колхозов и Советской власти. Во втором — бывшие кулаки восстанавливались в гражданских правах. Часть их осталась обычными поселенцами в районах их новых поселений, другая уехала в города, третья в сельскую местность иных районов и лишь немногие возвратились в родовые деревни.

 

Стратегия и тактика борьбы И.В.Сталина

за решение аграрно-крестьянского вопроса и

развитие субъектности деревни

Как явствует из заголовка данного подраздела статьи, она посвящается показу содержания одной из значимых сторон периода правления Сталина, а именно становлению субъектности российской деревни, искони бывшей фундаментальной почвой зарождения и возмужания державности России, а после свершения Октябрьской социалистической революции живой силой, питавшей становление, выживание, победы

с мировым злом и социально-экономический расцвет в нашей стране советской цивилизации, сверкавшей путеводной звездой прогрессивному человечеству в его поисках своего исторического будущего.

Время правления в СССР Сталина вообще было временем объединённых большим делом ускорения развития своей страны людей-творцов, субъективно устремлённых на всех постах и во всех областях советского бытия к расцвету его во имя не столько личного, сколько общего счастья. Поэтому сейчас, когда даже перед правящей «элитой» нашей страны снова насущно встала задача выработки идеологии российской державы, без которой она не может существовать. Оказавшись вследствие трети векового обрушения её в дикий колониально-олигархический капитализм, Россия оказалась перед угрозой окончательного распада. Опыт эпохи сталинского мобилизационного правления может стать тем средством, опираясь на который у страны появится весомо обоснованная надежда избежать зримой опасности кануть в историческую Лету.

А поскольку это время было той эпохой, в которую российская деревня была воистину живой силой, заражаясь которой, страна становилась ведущей державой мира и в ней формировалась новая историческая общность — советский народ, то обозначеннаятема обретает весьма актуальный характер и для КПРФ, обязанной хранить и пропагандировать современную значимость опыта правления наиболее эффективных правителей новейшей России, СССР Ленина и Сталина.

Безусловно, использованные в качестве артефактов для характеристики сталинской эпохи материалы вышеупомянутого пятитомника истории советского крестьянства лишь отчасти выражают закономерности, формировавшие процессы общественного и цивилизационного развития СССР, России и деревни в те далекие времена. Многие интерпретации артефактов верифицированы в тех или иных аспектах социологическими комплексными прикладными исследованиями, проведёнными и теоретически осмысленными одним из соавтором в годы его более чем полувековой деятельности в качестве остепенённого,

то есть квалифицированного социолога. В силу этого статья имеет отчасти нетрадиционную для таких видов продукции форму междисциплинарной автобиосоциоэкохроники деревни.

При этом хочется обратить внимание на три примечательных обстоятельствах бытия её как дисперсного культурно-расселенческого института или социально-территориальной подсистемы функционирования российского общества в его царско-самодержавной или советской ипостаси, а именно: эволюционного, сменившегося революционным, созревания институциональной субъектности социальных интересов трудящейся деревни; сложностей и атмосферы послевоенного возрождения нормального бытия как в единоличной дореволюционной, так и коллективизированной советской деревне; цивилизационной противоположности результатов развития советской деревни в течение 17 предвоенных лет, когда страной руководил Сталин и 17-летнего, если выбросить пятилетие проходившего под путинским контролем президентства Д.А.Медведева, существования насильственно возвращённой в капиталистическую ипостась бытия деревни при руководстве страной В.В.Путиным. Причём последний аспект обозначим пунктирно, поскольку сталинский Ренессанс разрушенной деревни, в том числе отчасти

её субъектности, будет повторно осуществлён им за восемь повоенных и послевоенных лет, а результаты будущего правления Путина ещё скрыты завесой его смутного грядущего. Да и реализовали каждый из них свою стратегию и тактику — один развития, другой стагнации российской деревни — в обстановке отличных по степени накала борьбы с оппозицией эпох их правления. Что, отчасти, объясняется разной степенью проявления проблемности аграрно-крестьянского вопроса: Сталину пришлось его решать в пору крайней антагонизации этого вопроса, Путин имел дело с умиротворившейся в этом аспекте деревней.

Когда после февраля 1917 года появилась редкая возможность социально-политического решения вековечной мечты крестьянского мира путём передачи земли от неправедно захапавших её, паразитировавших на владении ею тунеядцев, непосредственно пахарю, на этот исторически ответственный шаг не решались ни белогвардейцы, ни националисты, ни эсеры. На это оказалась способной лишь близкая по социально-экономическим целям крестьянству ленинская рабочая партия социал-демократов (большевиков). Она действительно перехватила, — в чём её

до сих пор упрекают межеумочные либералы и мелкобуржуазные националисты, — у эсеров «Наказ крестьянских советов», с которым эсеры крикливо носились несколько месяцев пребывания их во власти, но так и не определились, что с ним делать. Зато большевики, скорректировав

в соответствии с ним ленинскую стратегию в аграрно-крестьянском вопросе, воплотили его в числе первых результатов Октябрьской революции в государственно-правовую форму «Декрета о земле». Тем самым создав прочный фундамент для политического союза рабочих и крестьян, ставшего базой социалистического строительства в России, СССР.

Сразу же после обретения власти ими были созданы государственно-организационные формы реализации этого декрета в виде Наркомзема, а затем и другие, не просто представительские, а действенные, органы. Вроде Сельскосовета СССР, Агрокооперации, Колхозцентра и т. д. А также совокупность аграрно-исследовательских институтов, увенчанных Сталиным формированием ВАСХНИЛ, поднявшей при нём в научно-цивилизационном плане, вопреки известным, независимым от нашей страны неблагоприятным для её развития обстоятельствам, культуру советского сельского хозяйства на «уровень глобуса».

Одно из неблагоприятных для социально-цивилизационного Ренессанса российской деревни в 20—30-е годы ХХ века обстоятельств характеризовалось перманентными, на протяжение восьми лет, разрушениями страны и её сельского хозяйства в годы Первой мировой и Гражданской войн. Экономика российской деревни упала на 40%, непосредственно товарного сельского хозяйства же к уровню царской России образца 1913 года более чем наполовину. А если учесть годы и масштабы вредительства в советской деревне кулаков и подкулачников, вдохновляемых антибольшевистскими политическими недобитками, результаты их далеко небезуспешной антисоветской социально-психологической войны в период нэпа, то только скота было зарезано в результате провокационной пропаганды накануне и на первом этапе коллективизации, третья часть, в том числе КРС, особенно молодняка, — около 43%, овец и коз — 47%, тягла — 22%, свиноматок — 16% к доколлективизационному уровню.

Вследствие этого за семнадцать лет довоенного правления Сталина стране дважды приходилось поднимать аграрную экономику до уровня 1913 года и выше: в 1920-е и в 1930-е годы. И каждый раз страна делала это в кратчайшие сроки. Притом в неблагоприятных условиях, например, требовавших громадных расходов на подготовку к отражению неминуемого в силу геополитической обстановки фашистского нашествия Германии и Японии, а также нацистов из покорённых Гитлером западноевропейских стран и сателлитов. Тем не менее, довоенные годы вспоминались некогда нашими старшими родичами как золотое время колхозной экономики, ибо деревня более чем на треть превзошла в 1940 году уровень аграрного производства дореволюционного и довоенного 1913 года.

Если проанализировать повоенные и послевоенные восстановительные восемь лет (1944—1952 гг.), то уже в 1948 году советская деревня снова превзошла дореволюционный уровень развития сельского хозяйства, а накануне смерти Сталина, в 1952 году, превзошла и общеэкономические довоенные производственные рубежи. И главное, экономическое благоденствие советской деревни гармонично дополнялось её социальным и культурным расцветом. И добивался всего этого Сталин в обстановке изощрённой идеологически и политически оппозиции из рядов деятелей не только правящих кругов, но и общественного подполья, ожесточённой борьбы с его стратегиями и тактиками решения аграрно-крестьянского вопроса и формирования субъектности деревни. Тогда как Путину довелось решать аналогичные вопросы, имея в управлении деморализованную предшественниками-правителями, утратившую идеологические ориентиры деревню.

Любопытно сравнить со сталинским периодом результаты 17-летнего правления путинской либерально-буржуазной команды. Не будем касаться социальных итогов, их все и без нас видят воочию. Коснёмся пока только производственно-экономических итогов. Прежде всего, сравнив стартовые позиции тех и других реформ.

Большевистские руководители, Сталин унаследовали полуграмотную, наполовину безлошадную, безмоторную и, естественно, не профессионализированную деревню. Путинская команда получила в наследство близившийся к завершению комплексной механизации и автоматизации, почти оптимально организованный агропромышленный комплекс, имевший многомиллионные — с высшим и средним специальным образованием — агропромышленные кадры. А также российскую деревню как вполне ещё социально-инфраструктурно процветавший цивилизационно-экономический институт. Правда, уже организационно деформированный радикально-либеральной гайдаро-ельциновской командой.

Но, по общему мнению, авторитетных учёных-аграрников, отечественных и зарубежных, вполне пригодный к возрождению, при научно и социально-политически обоснованной аграрной политике.

И что же? С приходом к власти Путина неолибералы слегка подправили наиболее пагубные провалы в сельском хозяйстве гайдаро-чубайсовских приватизаторов, типа тогдашнего аграрного министра академика В.Н.Хлыстуна. Чему способствовали газонефтяные доходы «тучных» лет.

А затем ответственный за приоритетный национальный проект «Развитие АПК в России», тогдашний вице-премьер Д.А.Медведев вновь свернул аграрную политику в привычное для радикальных либералов русло «игр свободных рыночных сил». Обязанный следить за шалостями правительства гарант общественной стабильности, в этом случае никак не прореагировал на этот возврат к провальной, продиктованной западными банкирами и советниками, противной российским традициям стратегии.

В результате за 17 лет непосредственно путинского правления, если убрать из расчётов «воздух финансовых пузырей», российский агропром даже экономически пока почти на треть отстаёт от советских рубежей тридцатилетней давности. Тогда как другие страны в 2—5 раз превзошли свои тогдашние показатели. Ну а если посмотреть на социальные результаты, то они ещё плачевнее. Достаточно вспомнить то, что опрометчиво отмеченное Путиным два-три года назад «запустение деревни» ныне всё более явственно перерастает, как уже упоминалось, в её социетально-институциональное умирание в качестве общественной подсистемы и цивилизационного института нашего Отечества. (См.: Староверов В.И. Эпитафия российской деревне // Политическое просвещение. 2020. № 3).

Вообще-то у нынешнего гаранта нашего благополучия ещё есть временной резерв законного правления страной, и в последних своих выступлениях он вроде бы выразил, правда довольно смутно, свои намерения избавить её от тенет насаждавшегося в неё с ельциновских времен дикого капитализма. На случай, если эти намерения не очередной пропагандистский блеф, предназначенный для успокоения и даже воодушевления россиян, опыт времён сталинского правления

по наделению отечественной деревни субъектностью, ставшей некогда мощным фактором её ренессансного социально-цивилизационного развития, если путинский режим сумеет им воспользоваться, будет стране весьма полезным. Особенно для избавления «опустошения» деревни, освещение некоторых граней сурового, но плодотворного бытия которой в 40-е годы прошлого века предпринимается в предлагаемой читателю статье.

Что касается сопротивления оппозиции правлению Сталина и Путина, то здесь мы имеем, как говорят одесситы, две большие разницы.

В эпоху Сталина оно было уникальным. После смерти Ленина и Дзержинского, курирование экономическим блоком народного хозяйства, — помимо идеологической сферы, которой занимались все вожди, в том числе и Сталин, — перехватили Бухарин и его сторонники. Сталин к этому времени вырос в одну их первостепенных фигур социалистического Олимпа власти. Однако власть его была ограниченной, жёсткую оппозицию Кобе составили претендовавшие на то, чтобы быть преемниками Ленина сразу три «вождя» — Троцкий, Зиновьев и Каменев. На счастье Сталина, они в тот период, враждуя друг с другом на почве борьбы за первенство в партийном руководстве, выступали против него вразнобой.

Тем не менее, нуждаясь во влиятельных соратниках, Сталин доверил курирование аграрной экономики Бухарину. Тем более, что, имея на протяжении всей его предшествующей жизни дело с пролетариатом и национальной интеллигенцией, он был не уверен в своих познаниях противоречий и проблем деревенской сферы бытия. Однако Бухарин не случайно склонялся к сотрудничеству с троцкистами и вступил позднее в соглашение с самим Троцким. При некотором несходстве политики этих течений в годы революции, их роднило мировоззренческое сходство во многом ином, причём, в самом существенном. Для нашего комментария наиболее существенное значение имеют: во-первых, приверженность того и другого к административно-командным методам руководства; во-вторых, пребрежение к диалектике, приверженность к формализму и, как следствие, к радикальной мелкобуржуазности; в-третьих, та или иная степень русофобства, выражавшаяся, в частности, в непонимании традиционных ценностей российской цивилизации, в том числе в игнорировании демократического и социалистического потенциала общинной организации русского национального бытия деревни.

В силу этих ментальных особенностей своего мировоззрения Бухарин, сделав ставку на врастание богатых мужиков «в социализм», и выдвинул свой известный лозунг, призвавший мелкобуржуазные элементы деревни «Обогащайтесь!». При этом, как уже говорилось, он провёл через Политбюро ЦК ВКП(б), членом которого был, решение о финансовой поддержке хозяйств состоятельных мужиков и замораживании поддержки «сельских пауперов», используя ленинскую оценку помещичьей дворни, как «лежебок».

В предшествовавшие три года реализации политики нэпа финансовой и материальной поддержкой пролетарского государства в виде инвентаря, семян и молодняка живности на селе пользовались организуемые бедняками сельхозартели, тозы, коммуны и иные трудовые организации. В результате количество их стремительно росло. Деревня быстро коллективизировалась сама по себе, без какого-либо принуждения, естественным путем.

Однако с середины 1920-х годов, в соответствии с упомянутым, навязанным Бухариным и его сторонниками решением Политбюро, лишившись прежних преференций города, созданные бедняками на скудной

у них — хозяйственно и технологически — собственной базе аграрные артельно-кооперативные организации социалистического типа оказались в экономических тисках. Не имея исходных материально-финансовых ресурсов, сельскохозяйственные кооперативы начали массово распадаться: только за 1926 год количество их уменьшилось более чем

на порядок. Зато, получив поддержку «сверху» столь же интенсивно начали расти численно ряды зажиточных крестьян и кулаков, их благосостояние. В 1927 году они сосредоточили в своих закромах две трети общесоюзного урожая. Их запасы образовали не только сборы со своих нив,

но и полученный в многократном размере хлеб бедняцких хозяйств, как плата за взятые весной у кулака семена для посева и едовое зерно

«в долг до урожая». Оставшегося у бедняков и середняков, число которых составляло более 4/5 сельского населения, должно было едва хватить им для собственного потребления. Город предстояло кормить за счёт того, что продадут ему из своих закромов богатеи. А те, быстро осознав сложившуюся ситуацию, решили бойкотировать рынок, потребовав у государства существенно повысить закупочные цены.

Сложилась пиковая ситуация: на десятом году социалистической власти советские города, рабочий класс и интеллигенция были посажены на скудно нормированные пайки, что, естественно, породило их возмущение: ради ли этого делали революцию, чтобы оказаться во власти спекулянтов?

Чтобы разрядить эту чрезвычайную ситуацию, повысили, насколько допускало положение государства, закупочные цены, продав за рубеж часть национальных культурных ценностей, а партийные комитеты организовали комиссии, которые выехали в хлебные регионы, где зерно было, но кулаки предпочитали, чтобы «поставить Советы на колени», гноить его в потайных ямах. Выехали и члены ЦК большевистской партии, другие советско-партийные руководители.

С такой комиссией выехал в Сибирь и Сталин. Один из богатеев, видя среди «уговорщиков» грузина и памятуя, что до революции многие кавказцы развлекали публику ярмарок плясками, издевательски предложил Сталину: — А ты парень спляши, потешь меня, может,

я и наброшу тебе пудик-другой на вашу советскую бедность!..

Можно представить бешенство Генсека…

Хлеб тогда для городов запасли. Но в следующем году ситуация повторилась. И тогда Сталин, отстранив Бухарина и Рыкова от реализации аграрной политики, взял продовольственное дело в свои руки. Как прилежный, по его словам, ученик Ленина, с присущей ему с детства скрупулезностью Сталин тщательно изучил ленинские публикации и другую литературу по аграрно-сельским вопросам. Вдумчиво проанализировал он и дореволюционную и послеоктябрьскую аграрную статистику, теорию и практику. И как говорилось, его внимание привлекло

то обстоятельство, что сохранившиеся к этому времени сельхозартели и сельхозкооперативы, в которых был занят 1% аграрных тружеников, дали в 1928 году 6% поставок хлеба государству, тогда как 15% наиболее зажиточных хозяев, саботируя налоги, менее 1 процента. Тогда-то он и приступил к разработке политики решения аграрно-крестьянского вопроса, и следовательно, строительства социализма в деревне через массовое обобществление сельского хозяйства, причём двигаясь одновременно двумя основными путями: развивая государственные организации там, где для этого были наиболее благоприятные условия,

с одной стороны, через кооперацию основной массы аграриев, используя их социальную память о поземельной общине, с другой.

Развитием госхозов, совхозов, агропромышленных комплексов Сталин интересовался и ранее. Когда один из соавторов настоящей статьи, будучи студентом журфака МГУ имени Ломоносова, проходил стажировку в отделе очерков и публицистики журнала «Октябрь», автор его пожилая очеркистка Елена Микулина рассказывала, как она юной девчушкой описала опыт строительства в ростовских степях совхоза «Гигант». Однако никто не хотел печатать её брошюру, поскольку в издательских отделах очерков доминировали сторонники Троцкого и Бухарина, которые на дух не переносили попытки рассказать о практическом опыте социалистического строительства.

Тогда она с отчаянья упаковала рукопись своей брошюры и почтой отправила её по всем известному тогда адресу «Москва, Кремль,

тов. Сталину» с запиской, что вот она написала правду, а её никто не печатает. «Проходит несколько дней, — рассказывала Микулина, — и вдруг однажды комендант общежития, где я жила кричит:

— Микулина, к телефону!

Бегу, недоумевая, кто может мне звонить, хватаю трубку, кричу: — Алло, алло!

Слышу: — Товарищ Микулина? У телефона Поскребышев. Сейчас

с вами будет говорить товарищ Сталин…

Слышу негромкий глуховатый голос: — Товарищ Микулина, я согласен…

— Что, с чем вы согласны?..

— Я согласен дать к вашей книжке предисловие…». (См.: Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 108—111).

На следующий день с курьером мне доставили пакет с моей рукописью и предисловием Сталина. В Госполитиздате мою брошюру отпечатали

в несколько дней массовым тиражом. А потом троцкисты и бухаринцы развили в журнально-газетной среде такой шум, что хоть всех святых выноси: — Микулина все наврала, нет того, о чём она понаписала.

Сталин в письме Ф.Кону снова поддержал Микулину. (См.: Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 112—115).

Однако массовое совхозное строительство было ещё для только что выходившей из разрухи Первой мировой и Гражданской войн страны чрезмерно затратным делом. Сразу после революции в госхозы были превращены «культурные имения» некоторых дворян и капиталистов, потом к ним были добавлены в качестве совхозов несколько сот предприятий, созданных на базе опытных станций или освоенной заводами в качестве подсобных предприятий для пропитания их рабочих целины. Несколько тысяч, всего ничего для огромной страны. Но для большего у Советского государства не было ни финансовых, ни материальных, ни технических ресурсов. И Сталин обращается к опыту кооперативов, созданных в русле ленинской статьи «О кооперации» и сохранённых

их организаторами в знак верности заветам Ильича.

Программа коллективизации была разработана под его наблюдением с учётом размышлений Ленина над проблематикой общины и двойственности природы крестьянства. Требованием к её реализации была предельная близость организации артелей и колхозов к свободной общинной организационной практике: нигде никакого принуждения мужиков

к вступлению в колхоз. Тем не менее, нашлись люди, не только враги

из сонма* оппозиции, но и крайне ретивые коммунисты, активисты, которые, перестаравшись в реализации программы коллективизации, добавили в неё солидную ложку дёгтя, форсировав её использованием методов принуждения. Начались, красочно описанные Шолоховым в «Поднятой целине» бунты недовольных этим крестьян. Сталин срочно пишет и оперативно публикует статью о перегибах в делах коллективизации.

Современным бы нашим буржуазным руководителям, которые пофигистски никак не реагируют на результаты социологических обследований массового недовольства народа их пагубной неолиберальной политикой, такую оперативность. Они, к сожалению, если и реагируют,

то в формах использования для погашения этого недовольства методами социально-психологического манипулирования поведением населения.

В своей статье, ставшей холодным душем для перегибщиков, а также в серии принятых в развитие её положений мер ЦК и правительства Сталин обращает внимание и на то, что, согласно Ленину, организационные принципы русской поземельной общины не ограничиваются хозяйственной сферой. Они не только требуют свободы трудового товарищеского союза, но и обеспечивают демократическое функционирование «обычного способа расселения и проч.». (См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 447). То есть требуют предоставления деревне определённой доли субъектности.

Это обусловило реорганизацию социально-бытового пространства бытия, активизацию деятельности местных сельсоветов, поселённых сходов населения, насыщения их общественным содержанием субъектности, усиления влияния на повседневное бытие. В конечном счёте, благодаря сочетанию в деятельности Сталина глубокого знания коммунистической теории с его гениальностью в практических делах, коллективизация сельского хозяйства обеспечила системное социалистическое преобразование всей жизни советской деревни.

Ничего подобного и близко Путин, в отличие от Сталина, не сделал, барски доверив распинать колхозно-совхозную деревню, превращая её в территорию проживания молекул крестьян-единоличников и хозяйствования господ олигархов, на ином языке владельцев латифундий-крупхозов. И естественно, получил «запустение» деревни, над которым и всплакнул несколько лет назад, как над погибшим «Курском», привычно и лицемерно.

 

Апогей субъектности российской деревни

в послевоенные годы сурового, но плодотворного

правления И.В.Сталина

В апогей субъектности деревня начала восходить с того времени, когда основная часть крестьянства была коллективизирована. В основных сельскохозяйственных районах сплошная коллективизация была завершена

к концу первой пятилетки. Однако ещё предстояло много сделать для оптимизации структуры колхозов. Например, разукрупнить слишком крупные, и наоборот, укрупнить чрезмерно мелкие. Изжить недооценку ЛПХ,

о чём свидетельствовало то, что 1/3 колхозников не имела индивидуальных посевов, коровы и мелкого скота. Да и у 24,4% колхозов не было ферм КРС, у 15,9 — свиноводческих ферм, у 4,1% — овцеводческих. На 100 га посевов рабочего скота приходилось вдвое меньше, чем в начале коллективизации. Продуктивный и рабочий скот был вырезан в результате упоминавшейся выше кулацкой провокационной антиколхозной агитации.

Во второй пятилетке все колхозные дворы уже имели приусадебные хозяйства размером от 25 до 50 соток, не считая земли под жилыми постройками, а также завели корову и мелкую скотину. Одним её возвратили из общественного стада, другим помогло обзавестись заново государство. Сложнее было обеспечить воспроизводство общего поголовья. Это удалось сделать только к 1936 году, после которого начался быстрый рост сельской экономики, она вновь превзошла дореволюционный уровень — первый раз это было сделано в 1925 году — и быстро пошла вперёд.

На помощь живому тяглу с 1933 года в колхозы потоком пошла техника, выпускаемая построенными в русле политики индустриализации страны — трактора, комбайны, молотилки.

Была внедрена научно обоснованная тарификация сельхозработ, что подвело объективную базу под оценку их трудоднём и повысило заинтересованность в эффективности труда. Вместо подённой работы внедрили сдельщину, уточнили методы и способы учёта индивидуальных результатов труда. Трудодень стал весомо оцениваемым рублём и товарами потребления. Среди трудоспособных не осталось бедняков. Колхозы активно брали на себя свойственные прежде общине функции социального обеспечения недееспособных — стариков, детей, беременных женщин, инвалидов. Начались массовые землеустроительные работы. Традиционный для России голод 1933 года заставил обратить внимание на то, чтобы поставить препоны пагубным для зернопроизводящих регионов суховеям. Опираясь на опыт В.В.Докучаева в Каменной степи, были начаты широкомасштабные работы по насаждению лесополос многотысячной протяжённости, получившие в народе наименование «Великий Сталинский план преобразования природы».

Сталин имел основания заявить в предвоенные годы, что жизнь становится лучше, жить становится веселее. Зародившаяся ещё на заре Советской власти система ликбеза трансформировалась в систему культурно-просветительской работы; в деревне, как и в городе, было введено обязательное начальное образование, по примеру городских ФЗУ в ней начали создаваться школы и училища обучения сельскохозяйственным и механизаторским профессиям. Активно строились клубы, открывались библиотеки и избы-читальни, привычными становились демонстрации кино и концерты художественной самодеятельности. В деревню пришёл достаток, и пошла классическая культура.

Беззаветную самоотдачу проявила советская социализируемая деревня в годы Великой Отечественной войны. Эта самоотдача выразилась в предельной мобилизации материальных и людских ресурсов

на нужды борьбы с захватчиками. В массовом героизме воинов-крестьян. В патриотическом движении крестьянства в помощь фронту. В непокорности колхозного крестьянства оккупационному фашистскому режиму и массовом участии его в партизанском движении.

Описать это кратко невозможно, тем более что один из соавторов статьи сам, будучи малолетним узником Шимского концлагеря Новгородской области, несколько лет наблюдал примеры этой непокорности завоевателям советских людей и до гробовой доски запечатлел их поведение в своём сердце. Можно только молча и благодарно поклониться памяти людей, проявивших эту беззаветную самоотдачу. Никого из них, кроме немногих сверстников его поколения, кого знал, он уже в своем окружении не видит. А вот тех из ныне старшего поколения, кто продолжал в молодости эстафету этой беззаветной самоотдачи жизненной силы, возрождая деревню, разорённую фашистским нашествием, а в тылу — неимоверным напряжением и расходованием ради победы материальных и духовных ресурсов, можно ещё встретить и с ними вспомнить это время воистину массового трудового подвига сельчан.

Общественная ценность, авторитет убедительно показавшего в ходе войны свою цивильно-институциональную жизненную силу колхозного строя, возросли в глазах не только советских людей, но и мировой общественности, смотревшей до этого на него как на идеологический нарост политики большевиков. Колхозы вышли из тяжёлых испытаний морально и политически окрепшими. Однако материально-производственная база их и организационно-хозяйственная надстройка были существенно ослаблены военной разрухой. Трудовые ресурсы были подорваны, и продуктивность основательно снизилась.

Особенно пострадала экономика колхозов тех регионов в европейской части нашей страны, которые были временно оккупированы гитлеровцами. В них до войны было почти половина колхозов и МТС, на них производилось свыше половины зерна и сахарной свеклы и столько же поголовья скота. Урожай перед оккупацией убирать было рано, а скот не успели угнать, и они достались оккупантам, а те их вывезли, вырезали или уничтожили. Оставляя при отступлении после себя пустыню,

выжженную землю, они предали огню или разрушили 70 тыс. сёл и деревень, в том числе 14 тыс. в российских областях.

Захватчики разорили 98 тыс. колхозов, 1 876 совхозов, 2 890 МТС, из которых треть была в областях РСФСР. Они уничтожили или вывезли 137 тыс. тракторов, 49 тыс. комбайнов, более 26 млн. голов КРС, 7 млн. лошадей, разорили и разрушили 285 тыс. животноводческих ферм, 505 тыс. га плодовых насаждений. Ущерб только колхозам составил 181 млрд. рублей.

От четверти до трети этих утрат пришлось на долю российских колхозов. Из-за гибели мирного населения и оттого, что мужчины ещё были в армии, к 1945 году в них резко сократилось количество колхозных дворов. В Ленинградской области, например, их стало в 5 раз, в Орловской — в 2,

в Смоленской — в 1,5 раза меньше. Многие колхозные дворы не имели трудоспособных, много было вдовых. В среднем на один колхозный двор осталось 0,9 трудоспособных, вместо 2,1 до войны.

Созданная в годы довоенных пятилеток производственная и социальная инфраструктура этих колхозов была полностью разрушена или разорена. Поля оказались нашпигованы минами: отступавшие фашистские генералы злорадствовали, что таким способом они будут воевать с Россией ещё 50 лет. Ситуация осложнялась тем, что бывшие в оккупации российские города Новгород, Псков, Смоленск и другие, а также блокадный Ленинград были разрушены ещё основательнее. Причём, по мере их восстановления перед СССР встали гигантские задачи по созданию атомного щита от планируемых обладателем ядерного оружия США бомбардировок. И потому рабочий класс этих городов мало чем мог помочь деревне, наоборот, сам нуждался в подпитке её жизненными силами.

Выручала тыловая уральская и сибирская деревня, поделившаяся своим скотом, машинами, семенами. Но её экономика тоже была подорвана неимоверно интенсивной эксплуатацией материально-технической базы и людских ресурсов. Количество тракторов в 1946 году в тыловых российских колхозах снизилось до 81% довоенного парка. А в освобождённых районах до 57%. Комбайнов — до 91% и 43%, грузовых автомашин —

до 35% и 17%. Посевные площади в РСФСР уменьшились до 72,8%,

а в колхозах — до 69,3%. В том числе в тыловых — до 71,4%, а в колхозах освобождённых районов — до 48%. Ситуация осложнялась тем, что

в 1946 году всю Европейскую равнину накрыла засуха, разразился голод. Насколько помнится, в тот год в побывавших под оккупацией колхозах удачей было, если на трудодень выдавалось 150—300 г зерна. Почти в половине хозяйств расчёт произошёл без выдачи денег, а люди вышли

из войны разутые и в лохмотьях. Доля колхозов без выдачи зерна на трудодень составила 10—11%, а тех, где выдавалось до 1 кг, удвоилась, достигнув 85%. К тому же засуха накрыла и зарубежные восточноевропейские страны, не сумевшие в предшествовавший год провести из-за военных действий сев. В результате СССР, спасая их от голода, направил в Германию, Австрию, Румынию и т. д. из бывших тыловых регионов сотни тысяч тонн продовольствия. А те и сами не больно-то жировали.

Кстати, это был последний в истории Советской России, СССР голод. Даже в этой обстановке продолжалось насаждение лесополос, и в дальнейшем они преградили путь суховеям. Была развёрнута широкомасштабная работа по орошению и мелиорации. Восстановленные и новые заводы обеспечили массовый приток на колхозные поля сельхозтехники, и до 1990-х годов голод больше нашей стране не угрожал. Материально-техническая база сельского хозяйства, а оно было преимущественно колхозное, как и промышленности, была восстановлена, в основном,

к 1949 году. Но земли были истощены их эксплуатацией без подпитки удобрениями, чем смогли заняться в полную силу только в 1946 году, когда возвратились домой демобилизованные мужики. Поэтому довоенных рубежей советское аграрное дело достигло только в 1952 году.

А что касается бывших оккупированных районов, то оно достигло их значительно позднее. Больно уж велика была разруха. Ещё в 1960-е годы довелось писать репортаж о сапёрах, которые разминировали северо-западные, смоленские и белорусские поля. Ещё в довоенные годы стало ясно, что нечернозёмные старопахотные регионы остро нуждаются в реконструкции. Они несколько веков становления России подвергались наиболее изнурительной эксплуатации крепостников. Да и реформы Столыпина тяжёлым катком прокатились, прежде всего,

по ним. Равно, как и суровые тяготы военного коммунизма, а затем крайнего обострения классовой борьбы с кулачеством.

В довоенные годы началась разработка многогранной программы ускоренного социально-экономического развития Нечерноземья —

а это 29 областей и республик, треть российской территории. Да помешала война.

А после войны пришлось срочно поднимать инфраструктуру Прибалтики, поскольку стало известно, что чуть ли не каждый год планировавшуюся Западом войну с СССР намечалось начать с наиболее удобного для этого балтийского направления. В Прибалтике были срочно проведены необходимые для манёвра армии автобаны, построены заводы, чтобы снизить накал антисоветских настроений прибалтов была обновлена прочая производственная и социальная инфраструктура. Особенно в сельской местности. Уровень жизни в некогда нищих аграрных прибалтийских республиках стал выше среднего советского.

Зато российское Нечерноземье в конце 40-х — начале 50-х годов

XX века стало вымирать. Не дождавшись помощи, а деревню в эти годы курировал член Политбюро Н.С.Хрущёв, которого Сталин стал всё чаще критиковать за провалы в аграрном деле, народ побежал из нечернозёмных весей в города. Например, убыль молодых колхозников в Смоленской и Новгородской областях за послевоенную пятилетку составляла 80—85% их начального числа. Побывав в это время в Смоленской области, К.Е.Ворошилов по возвращении в сердцах сказал, что туда хоть Карла Маркса председателем колхоза посылай, и тот ничего

не сможет сделать без серьёзной помощи. Наконец, на XIX съезде ВКП(б) в 1952 году было объявлено, что наступило время подъёма Нечерноземья: европейской части РСФСР севернее Воронежа и восточнее Урала,

а также Белоруссии. И не только объявлено, но и предусмотрены для этого материально-технические ресурсы. Однако в марте 1953 года погибает Сталин, во власти утверждается Хрущёв и советская аграрно-сельская политика по его капризу сменяет свой вектор в неблагоприятном для русских регионов направлении. Что обусловило обременение страны потенциалом развала в эпоху правления Горбачёва и Ельцина.

…Наиболее примечательной чертой сталинской стратегии решения аграрно-крестьянского вопроса и развития субъектности деревни было использование механизмов мобилизации социально-экономического потенциала тружеников в сочетании с научно-техническим прогрессом в условиях труда. Среди современных обществоведов она получила усечённое наименование мобилизационной модели экономики. Сегодня, когда российская деревня оказалась в состоянии умирания, использование этой стратегии становится насущной задачей. Именно как некоторый поворот в эту сторону и восприняли было оптимисты, которые ещё не расстались с иллюзиями, будто нынешняя власть действительно заботится о благе народа, недавне выступление президента Путина на Валдайском форуме. Что сразу же всполошило все когорты буржуазно-либеральной рати, особенно антисталинистов и просто заподоидов-капитализаторов, которые завопили об ужасах сталинской мобилизационной экономики и, тем более, стратегии социально-цивилизационного бытия россиян, трактуя её как средство заключения последних в тоталитарный концлагерь.

Именно такие антисталинистские стигмы* россофобов всплыли в нашей памяти, когда мы увидели, прочитав в «МК» истеричное выступление на «свободную тему» некогда верного сподвижника архитектора развала СССР, политбюриста и коммунистического расстриги А.Н.Яковлева — некоего главного научного сотрудника Института экономики, доктора философии Александра Цыпко. (См.: Цыпко А. Почему СССР был обречён: 30 лет назад рухнула империя принуждения к труду и равенства в бедности // Московский комсомолец, 3 ноября 2021 г.

С. 3). Тоже коммрасстриги, бывшего цековца-партфункционера, как и его покойный шеф, только служебным рангом пониже, но бессовестностью, пожалуй, сравнимый с ним. Рядясь в тогу заботника об интересах русских, этот патентованный укрфил, неоднократно вещавший со страниц той же массовой газеты об аморализме негативного отношения России к современной, по сути нацистской, Украине, в очередной раз просвещает российскую общественность о том, насколько аморальна и опасна для неё воодушевившая россиян так называемая «Русская весна», начатая, как известно, с возвращения в державное материнское лоно Крыма, и соответственно, провозглашённая путинским идеологом В.Ю.Сурковым концепция необходимости собирания под эгидой России традиционно входивших в её имперские границы территорий, со сладостным злорадством неоднократно заявляет, что русским надо смириться раз и навсегда, что российская империя давно себя изжила, а потому естественно умерла и никогда не воскреснет, ибо этого не хочет обоготворяемый Цыпко свободолюбивый Запад, поскольку российская империя извековечно угнетала свободу народов, и т. д. и т. п.

______

* Стигма (от др.-греч. еt`igma — знак, клеймо, татуировка, пятно, отметина) — негативная ассоциация человека с чем-либо позорным, непрестижным, отталкивающим.

 

Но главный пафос выступления Цыпко направлен, насколько мы поняли суть его, не против концепции Суркова, который изощрённо уводит общественное мнение от возмущения провалами во внутренней политике путинского режима в сторону обсуждения важных, но несравнимо менее значимых ныне для народа проблем, а против интереса общественности к открывшимся для них возможностям возвращения

к сталинской стратегии использования для вывода России из социально-экономического упадка, — в котором она оказалась и законсервирована по вине либерастов-капитализаторов, — механизмов мобилизации социально-экономического потенциала тружеников в сочетании с научно-техническим прогрессом в условиях труда.

Опасность этого он увидел в лекции доцента МГУ историка Андрея Шадрина, в которой Цыпко почудились «оправдание террора Сталина как средства сохранения советской мобилизационной экономики и советской государственности» и опасность того, что «историки, которые полагают, будто (у автора выступления ещё раз «что») мобилизационная модель советской экономики соответствует психологии «глубинного русского народа», считают, что русскость — это не только страдание, но и отказ от свободы. Они полагают, что русскость — это труд по принуждению, якобы русскость несовместима с ценностью человеческой жизни. С точки зрения этого историка, сталинская мобилизационная модель экономики, основанная на государственном принуждении к труду и охраняемая всемогущими органами государственной безопасности — это и есть рай для русского человека. Историк Андрей Шадрин считает-де, что трагедия русского народа состоит в том, что руководители КПСС, которые пришли к власти после Сталина, отказались и от его методов принуждения к труду, и самое главное, отказались от главенствующей роли сталинского НКВД над всеми сферами общественной жизни».

Мы специально сделали большую выписку из выступления Цыпко, чтобы было наглядно видно, как этот укрзнаток русскости и матёрый экономист и философ — всё-таки главный научный сотрудник академического института — примитивно понимает менталитет русских и, главное, механизмы сталинской мобилизационной экономики. Впрочем к объяснениям русским, кто они такие и какого примерного поведения от них ожидают, чтобы снисходительно одобрить их национальную суть, нашему народу уже давно не привыкать, и требовать от русофобов иного, похоже, бессмысленно. Но знать содержание исторически значимых категорий экономической жизни того или иного периода бытия страны квалифицированный экономист обязан иначе. Поэтому, естественно, возникает сомнение в его квалифицированности.

Какова же подлинная, в корне отличная от обрисованной Цыпко, сущность сталинской стратегии и тактики использования механизмов мобилизации социально-экономического потенциала советских тружеников? Она раскрывалась в сборниках «Социальные факторы повышения производительности труда» в народном хозяйства, изданных в начале 1970-х годов по итогам Всероссийской научно-практической конференции ИКСИ (академический Институт конкретных социальных исследований). Материалы этих сборников активно использовались тогда некоторое время практиками в народном хозяйстве, но затем, при равнодушии к ним руководящих кругов, в том числе отдела пропаганды ЦК КПСС, где тогда подвизался Цыпко, были забыты.

Позднее, предлагая на одном из семинаров РУСО несколько лет назад депутатам Госдумы РФ вспомнить о действенном характере мобилизационной экономики, соавтор данной статьи поведал им о социологической стороне практики в мобилизационной экономике 1940-х годов. Сутью, составлявшей её сердцевину, является МПЭ — методология повышения эффективности труда — механизмы материального и морального поощрения в органическом сочетании энтузиазма с использованием научно-технического прогресса. Это выступление было опубликовано

в «Правде» и вызвало интерес у тогдашних обществоведов и ряда политиков патриотической направленности. У представителей либеральной «элиты», как и у Цыпко сегодня, сталинские методы мобилизации человеческого и социального потенциала продолжали оставаться объектами хулящих сталинизм инвектив и стигм.

Между тем, учитывая, что Россия сегодня оказывается на грани пропасти, императивной становится необходимость вспомнить и использовать их положительные стороны, в том числе в решении таких фундаментальных задач, как воскрешение деревни и сохранение суверенитета нашего Отечества.

Версия для печати