С.М.Штеменко. Разгром Квантунской армии
Английский премьер у Верховного Главнокомандующего.
— Сосредоточение войск у дальневосточных границ.
— Квантунская армия, её силы и расположение.
— Возможна ли внезапность?
— Вызов в Ставку Р.Я.Малиновского.
— Потсдамская конференция и её отголоски.
— Тайна просачивается за пределы Генштаба
— Час пробил.
— Дерзкие действия воздушных десантов.
— Капитуляция Японии.
ШТЕМЕНКО СЕРГЕЙ МАТВЕЕВИЧ (7(20) февраля 1907 г., ст. Урюпинская Донской обл. — 23 апреля 1976 г., Москва) — советский военный деятель.
Во время Великой Отечественной войны:
С августа 1941 г. — заместитель начальника направления Оперативного управления Генштаба; с июня 1942 г. — начальник направления Оперативно го управления Генштаба; с апреля 1943 г. — первый заместитель начальника Оперативного управления Генштаба; с мая 1943 г. — начальник Оперативного управления Генштаба; принимал участие в планировании операций и осуществлении замыслов Верховного Главнокомандования по разгрому вооружённых сил фашистской Германии и милитаристской Японии. По заданию Ставки ВГК неоднократно выезжал на фронты для оказания помощи в организации и проведении операций. В ноябре 1943 г., во время Тегеранской конференции, Штеменко сопровождал Верховного Главнокомандующего, обеспечивая его необходимыми данными о положении на фронтах.
После войны:
С апреля 1946 г. — начальник Главного управления и заместитель начальника Генштаба; с ноября 1948 по июнь 1952 г. — начальник Генштаба, заместитель министра Вооружённых Сил СССР (с февраля 1950 г. — военного министра СССР); с июня 1952 по март 1953 г. — начальник штаба Группы советских войск в Германии; с марта по июнь 1953 г. — заместитель начальника Генштаба.
В июне 1953 г. после ареста Л.П.Берии понижен в воинском звании с генерала армии до генерал-лейтенанта и назначен начальником штаба Западно-Сибирского (с 4 января 1956 г. Сибирского) военного округа.
С августа 1956 г. — начальник Главного разведывательного управления Генштаба, присвоено звание генерал-полковника. В октябре 1957 г. предупредил находившегося в командировке в Югославии министра обороны маршала Жукова о готовящемся его смещении. Понижен в звании с генерал-полковника до генерал-лейтенанта и назначен первым заместителем командующего войсками Приволжского военного округа, а летом 1961 г. переведён на такую же должность в Закавказский военный округ.
С июля 1962 г. — начальник Главного штаба сухопутных войск — первый заместитель главнокомандующего Сухопутными войсками; с апреля 1964 г. — начальник Главного организационно-мобилизационного управления — заместитель начальника Генштаба; в феврале 1968 г. С.М.Штеменко вторично присваивается звание генерал армии; с августа 1968 г. — первый заместитель начальника Генштаба — начальник Штаба Объединённых вооружённых сил государств — участников Варшавского договора.
· Глава из книги С.М.Штеменко «Генеральный штаб в годы войны» (М., 1968).
С началом Великой Отечественной войны ещё более обострилась обстановка на дальневосточных рубежах нашей страны. Хотя между СССР и Японией имелся договор о нейтралитете, угроза со стороны последней возросла. Крупные силы японских войск сосредоточились в Маньчжурии, выжидая подходящего момента для нападения на Советский Союз, чтобы завладеть Сибирью и Дальним Востоком. Японские милитаристы часто нарушали государственную границу, вторгались в наши территориальные воды и воздушное пространство. Провал наступления немецко-фашистских войск под Москвой несколько охладил их пыл, однако от своих захватнических планов они не отказались. Это доподлинно известно теперь по материалам международного судебного процесса над главными японскими военными преступниками.
Генеральный штаб пристально следил за недобрым поведением соседа. Восточный партнёр Гитлера по оси Берлин — Рим — Токио интересовал нас не только как источник непосредственной военной опасности для СССР. «Японская проблема» имела и другое значение: она прямо связывалась с задачей сокращения продолжительности Второй мировой войны. Этого требовало истекавшее кровью человечество. Без разгрома империалистической Японии мир на земле был немыслим. Наконец, необходимо было помочь народам Азии, и в первую очередь Китая, сбросить ярмо иностранного ига.
Уделяя главное внимание действующим фронтам, мы никогда не забывали про Дальний Восток. Скажу больше, в кризисные моменты борьбы с немецко-фашистскими захватчиками заботы о нём удваивались.
Читатель уже знает, что в трудные дни 1942 года у нас была учреждена должность заместителя начальника Генштаба по Дальнему Востоку, а в Оперативном управлении существовало специальное Дальневосточное направление, возглавлявшееся опытным оператором генерал-майором Ф.И.Шевченко.
В июне 1943 года в Оперативное управление был переведён заместитель начальника штаба Дальневосточного фронта генерал-майор Н.А.Ломов, а на его место от нас послали генерал-майора Ф.И.Шевченко. Таким образом, Дальний Восток заполучил генерала, знающего не только этот театр, а и взгляды Ставки, требования Генштаба в отношении Дальнего Востока. В то же время Генеральный штаб в лице Н.А.Ломова приобрёл специалиста, изучившего до тонкостей всю специфику Дальнего Востока.
Ещё до начала войны, в 1938 году, Дальневосточный, а в 1941 году и Забайкальский военные округа были преобразованы во фронты того же названия*. Их руководящий командный состав, не имевший боевого опыта, в ходе войны постепенно заменялся генералами и офицерами, повоевавшими против гитлеровской Германии. Так, на пост командующего войсками Дальневосточного фронта был назначен генерал армии М.А.Пуркаев, возглавлявший до того Калининский фронт, а генерала армии И.Р.Апанасенко направили стажироваться на Воронежский фронт. Проходили боевую практику в действующей армии и другие командиры-дальневосточники.
Со второй половины 1943 года, когда на советско-германском фронте произошёл коренной перелом в нашу пользу, вся логика вещей вела к тому, что рано или поздно вслед за фашистской Германией должна пасть и Япония. Наши западные союзники стремились как можно скорее вовлечь нас в войну на Дальнем Востоке. Но лишь на Тегеранской конференции, где удалось наконец достигнуть конкретной договорённости об открытии второго фронта в Европе, советская делегация дала принципиальное согласие на вооружённое выступление СССР против империалистической Японии. Притом, однако, было обусловлено, что выступим мы только после поражения гитлеровской Германии.
Не удовлетворившись этим, правящие круги Англии и США продолжали торопить Советское правительство. На первый взгляд могло показаться, что такая политика союзников имела благие цели — скорейшее достижение мира на земле. В действительности же это дало бы совсем иные результаты. Советская страна распылила бы свои военные усилия, отвлекла войска с главного, германского фронта, где противник не был ещё добит. А всякая затяжка борьбы против гитлеровской Германии отдаляла конечную победу и на деле означала увеличение продолжительности Второй мировой войны. С точки зрения стратегии такой шаг являлся чрезвычайно нецелесообразным, и мы не сделали его.
___
· До 1940 г. Дальневосточный фронт существовал с непродолжительным перерывом.
Летом 1944 года, когда второй фронт был всё-таки открыт, союзники ещё раз попытались повлиять на решение СССР по японскому вопросу. В конце июня глава американской военной миссии в Москве генерал-майор Д.Дин обратился от имени начальника штаба армии США к начальнику нашего Генерального штаба Маршалу Советского Союза А.М.Василевскому с настойчивой просьбой о всемерном ускорении вступления СССР в войну на Дальнем Востоке. Зная точку зрения Советского правительства, Александр Михайлович твёрдо заявил, чтодо окончательного разгрома фашистской Германии об этом не может быть и речи. На аналогичный запрос Черчилля И.В.Сталин тоже ответил, что позиция Советского правительства не изменилась.
Только на исходе сентября 1944 года, после очередного докладе в Ставке, мы получили от Верховного задание подготовить расчёты по сосредоточению и обеспечению войск на Дальнем Востоке.
— Скоро, видимо, потребуются, — заключил Сталин этот короткий и как бы мимолётный разговор.
Такие расчёты в начале октября были сделаны, а в середине того же месяца Сталин впервые воспользовался ими при переговорах с Черчиллем и Иденом, прибывшими в Москву.
Мне лично в тот раз довелось видеть премьер-министра Великобритании лишь однажды. Случилось это вечером, когда мы с генералом А.И.Антоновым явились на обычный доклад в Ставку. Ещё в приёмной нас предупредили, что у Сталина Черчилль и что Верховный распорядился, чтобы мы заходили, как только прибудем.
Черчилль со Сталиным сидели в креслах друг против друга и оба нещадно дымили: один — толстой сигарой, другой — неизменной трубкой. За письменным столом расположился переводчик.
Сталин представил нас и сказал, что господин Черчилль хочет послушать доклад об обстановке на фронтах. Антонов сделал такой доклад, но с некоторым отступлением от порядка, принятого в Ставке. В данном случае фронты представлялись последовательно с севера на юг и обстановка на них излагалась по так называемому сокращённому варианту. Черчилль подошёл к столу, внимательно посмотрел разложенные на нём карты и задал только один вопрос: сколько войск у немцев против Эйзенхауэра. Алексей Иннокентьевич ответил.
После этого нас отпустили, но мы остались в соседней комнате в надежде, что Черчилль скоро уедет и нам удастся доложить на подпись Верховному некоторые неотложные документы. Минут через двадцать такая возможность действительно представилась.
Перед нашим уходом Сталин вызвал Поскребышева и распорядился:
— Виски и сигары, которые подарил мне Черчилль, отдайте военным. — Затем, обращаясь к нам, добавил: — Попробуйте, наверно, это — неплохо.
Когда мы садились в машину, ящик с виски и коробка сигар находились уже там.
Переговоры с Черчиллем и Иденом велись вначале без участия военных, но когда опять дело коснулось Дальнего Востока, пригласили А.И.Антонова и Ф.И.Шевченко. Последний был уже генерал-лейтенантом и занимал пост начальника штаба Дальневосточного фронта. Советское правительство подтвердило своё обязательство начать войну против Японии, уточнило, что это произойдёт примерно через три месяца после капитуляции гитлеровской Германии. Такой срок являлся вполне реальным при условии помощи со стороны союзников в создании на Дальнем Востоке двух-, трёхмесячных запасов горючего, продовольствия и транспортных средств. Даже частичная подача всего этого союзниками непосредственно в наши тихоокеанские порты значительно облегчила бы перегруппировки войск, сократила время и объём перевозок из центра страны. Союзники согласились с нашими доводами и взяли на себя часть поставок.
Никаких особых мероприятий в отношении стратегического планирования операций против Японии сразу после октябрьских переговоров 1944 года, сколь мне помнится, не проводилось. Ведь тогда ещё не было признаков близкого конца сопротивления немецко-фашистской армии, хотя она и несла тягчайшие поражения одно за другим.
В феврале 1945 года собралась новая конференция руководителей трёх союзных держав. На этот раз в Крыму, Наряду с другими важными вопросами на ней окончательно уточнили срок вступления СССР в войну с Японией: через два-три месяца после окончания войны в Европе. Советская делегация выдвинула при этом три условия:
1. Сохранение существующего положения Монгольской Народной Республики.
2. Восстановление принадлежавших России прав, нарушенных Японией в 1904 году: возвращение Южного Сахалина; интернационализация Дайрена и восстановление аренды на Порт-Артур в качестве военно-морской базы СССР; совместная с Китаем эксплуатация Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог.
3. Передача СССР Курильских островов.
Союзники наши условия приняли.
5 апреля Советское правительство денонсировало свой договор с Японией о нейтралитете. Бессмысленно было считать себя связанными этим договором, в то время как японская сторона бесцеремонно нарушала его. Для всех было уже совершенно очевидно, что в течение ближайших 30—40 дней война на западе завершится нашей полной победой. Не могло не видеть этого и японское правительство Судзуки.
В интересах своей страны ему полезно было бы подумать о бесперспективности дальнейшего ведения войны на Тихом океане. Заявление СССР о денонсации договора являлось серьёзным предупреждением. Однако оно не было принято во внимание. В Японии по-прежнему раздувалась военная истерия под лозунгом — победить во что бы то ни стало. Премьер-министр Судзуки от имени правительства заявил: «Мы будем неотступно продолжать движение вперёд для успешного завершения войны».
Для нас не оставалось ничего, кроме как активизировать подготовку к выполнению своих союзнических обязательств. Верховный Главнокомандующий приказал Генштабу усилить штабы и высший командный состав Забайкальского и Дальневосточного фронтов, а также Приморской группы, направить туда побольше людей, закалённых в войне против гитлеровской Германии, причём лучше таких, которые служили и на Дальнем Востоке. Одновременно Верховный распорядился планировать и перемещение войск с таким расчётом, чтобы на Дальний Восток в первую очередь следовали армии и соединения, уже воевавшие в условиях, близких к дальневосточным.
Существовавшую на Дальнем Востоке организацию войск решено было не ломать. Дальневосточный фронт оставался в основном в прежнем составе и под командованием М.А.Пуркаева. Приморскую группу подчиняли штабу бывшего Карельского фронта, перебрасываемого на Восток. Командующим назначили Маршала Советского Союза К.А.Мерецкова.
— Хитрый ярославец найдёт способ, как разбить японцев, — сказал при этом Верховный. — Ему воевать в лесу и рвать укреплённые районы не впервой.
Для главного, Забайкальского направления требовались руководители с опытом маневренных действий. Как мне помнится, А.М.Василевский, принимавший самое активное участие в разработке планов войны на Дальнем Востоке, первым предложил кандидатуру Маршала Советского Союза Р.Я.Малиновского и во главе его штаба рекомендовал поставить одного из наиболее опытных начальников фронтовых управлений генерала армии М.В.Захарова.
Верховному предложение понравилось. В Ставке за Родионом Яковлевичем давно и прочно укрепилась репутация талантливого полководца, спокойного и вдумчивого военачальника. Если уж просит, то обоснованно, доносит, так обстоятельно.
В апреле 1945 года на Дальний Восток потянулись войска и штабы. Первым взял курс на город Ворошилов штаб бывшего Карельского фронта в полном составе. Отъезд к месту службы нового командующего войсками Приморской группы маршала К.А.Мерецкова несколько задержали, чтобы не раскрыть карты преждевременно. Ведь Кирилла Афанасьевича хорошо знали не только военные.
30 апреля была отдана директива о перевозке 39-й армии генерал-полковника И.И.Людникова из-под Инстербурга в Забайкалье. А когда Германия капитулировала, в далёкий путь тронулись и другие прославленные армии: 5-я под командованием генерал-полковника Н.И.Крылова — в Приморскую группу, 53-я во главе с генерал-полковником И.М.Манагаровым и 6-я гвардейская танковая вместе со своим командующим генерал-полковником танковых войск А.Г.Кравченко — на Забайкальский фронт. Туда же, в Читу, направлялись и многие из руководителей бывшего 2-го Украинского фронта, в том числе Маршал Советского Союза Р.Я.Малиновский, генерал армии М.В.Захаров, генерал-полковник И.А.Плиев, генерал-лейтенант Н.О.Павловский. В командование 36-й армией, стоявшей в Забайкалье раньше, вступил генерал-лейтенант А.А.Лучинский.
Командовать армиями, располагавшимися в Приморье, выехали: генерал-полковник А.П.Белобородов (1-я Краснознамённая), генерал-полковник И.М.Чистяков (25-я) и генерал-лейтенант Н.Д.Захватаев (35-я). Заместителями у вновь назначенных командармов почти везде остались прежние командующие. Они отлично знали здешний театр и несомненно были полезны.
В апреле же развернулось обновление материальной части дальневосточных танковых соединений.
А Генеральный штаб тем временем получил указание — окончательно разработать план войны с Японией. Первоначально задача формулировалась в самом общем виде, с одной лишь принципиальной установкой, особо подчёркнутой Верховным Главнокомандующим: войну провести в самый короткий срок.
Это была задача со многими неизвестными.
Мы не знали наверняка, отказалась ли японская военщина от намерения напасть на СССР, убедившись в неотвратимости поражения гитлеровских войск. Возможность нападения отнюдь не исключалась. Критическое положение фашистской Германии безусловно могло активизировать её азиатского союзника в интересах общей цели. Расположение крупных сил сухопутных войск Японии вдоль советской государственной границы, близость японских воздушных и морских баз к территории СССР позволяли оголтелым милитаристам нанести удар по нашим важным объектам и войскам с крайне тяжёлыми для нас последствиями. Отсюда следовало, что планом войны на Дальнем Востоке непременно должно предусматриваться отражение такого внезапного удара. В ходе дальнейших событий необходимость оборонительных действий Советских Вооружённых Сил, конечно, отпала. Тем не менее задача на оборону войскам ставилась, оборона создавалась, и документальные источники отражают эту особенность тогдашних оперативно-стратегических соображений Генерального штаба.
Не был достаточно ясен и план действий японцев в случае нашего наступления. Основными слагаемыми вооружённых сил Японии являлись военно-морской флот и сухопутная армия. Японская авиация представлялась нам относительно слабой. Положение главных группировок сухопутных войск и флота допускало множество комбинаций.
В этом тоже следовало разобраться, чтобы создать свой, наиболее рациональный план действий.
Сухопутные войска Японии были разбросаны. В Китае они располагались преимущественно армейскими группировками по всей территории этой огромной страны. То же наблюдалось и в Индокитае. Но особенно распылёнными оказались силы японцев на островах Южных морей: там их разъединяли не только морские и океанские просторы, а ещё и джунгли и горы на суше. Крупная группировка сухопутных войск с большими потенциальными резервами оставалась на территории японской метрополии. Здесь же находились основные силы флота и авиации. Наши союзники не решались атаковать метрополию и не рассчитывали сделать это в ближайшем будущем.
Наиболее компактной и мощной, полностью готовой к действиям была так называемая Квантунская армия в Маньчжурии под командованием генерала Ямада. Здесь проходили практическую военную школу многие генералы и офицеры Японии.
Мы перебрали несчётное количество вариантов, отыскивая то главное звено, с ликвидацией которого рухнула бы вся система военного сопротивления Японии. Работали без особой спешки, поскольку времени имелось достаточно. Николай Андреевич Ломов являлся при этом центральной фигурой, и его уравновешенный характер очень подходил для углублённого анализа обстановки на Дальнем Востоке.
Больше всего нас прельщало, конечно, маньчжурское направление, где размещалась Квантунская армия. С разгромом этой армии была бы уничтожена основная ударная сила сухопутных войск Японии и тем самым подсеклось под корень сопротивление страны. Генштаб, а затем и Ставка постепенно утвердились в этой мысли, и она легла в основу плана войны.
Квантунская армия насчитывала почти миллион человек. Она была лучшей по оснащённости и боевой выучке личного состава. Служба в этой армии являлась свидетельством верности режиму и устоям японского империализма. Её солдаты и офицеры воспитывались в духе фанатической преданности империи и ненависти к другим народам, прежде всего — к советским людям, а также к населению Монголии и Китая.
До начала войны в Квантунскую армию входили 1-й и 3-й фронты, 4-я отдельная армия и 2-я авиационная армия. С началом боевых действий её состав дополнили заново созданный 17-й фронт и 5-я авиационная армия.
1-й, или Восточно-Маньчжурский, фронт (3-я и 5-я армии) под командованием генерала Кита располагал десятью пехотными дивизиями и одной бригадой. Он был развёрнут на границах с Приморьем, имея главные силы на муданьцзянском направлении, выводящем к Харбину и Гирину. Штаб фронта размещался в Муданьцзяне.
3-й фронт (30-я и 44-я армии), которым командовал генерал Усироку, частью сил (две дивизии) дислоцировался поблизости от границы Монгольской Народной Республики, а главную свою группировку (шесть пехотных дивизий, три пехотные бригады и одна танковая бригада) держал в глубине Маньчжурии, в районе Мукдена. Там же находился и штаб фронта.
4-я отдельная армия генерала Уэмура была разбросана на огромном пространстве Северной Маньчжурии в четырёхугольнике Хайлар, Цицикар, Харбин, Сахалян. В неё входили три пехотные дивизии и четыре бригады.
17-й фронт (34-я и 59-я армии) располагался в Корее, штаб имел в Сеуле. Командовал этим фронтом генерал Кодзуки, имевший под своим началом девять пехотных дивизий.
В резерве командующего Квантунской армией находились одна пехотная дивизия, одна пехотная бригада и одна танковая бригада. Особое назначение получила специально сформированная бригада смертников — разведчиков и истребителей танков. Смертники имелись также и в авиации, и на флоте.
2-я воздушная армия генерала Харада, дислоцированная в центре Маньчжурии, насчитывала почти 1 200 самолётов, но боевых из них было немногим более двух сотен. В Корее стояла 5-я воздушная армия, располагавшая 600 самолётами.
Командующему Квантунской армией подчинялись также войска Маньчжоу-Го, Внутренней Монголии и провинции Суйюань; суммарно — до двадцати пехотных дивизий и 14—15 бригад конницы. Не в пример японским войска эти были слабо обучены, плохо вооружены, но общая численность их достигала приблизительно 300 тысяч.
В помощь Квантунской армии японское командование могло двинуть и свой стратегический резерв, находившийся в районе Пекина (две армии, шесть — восемь дивизий).
Стратегическое положение Квантунской армии характеризовалось прежде всего её удалённостью от метрополии. Связи с Японией не везде были удобными, коммуникации растянуты. В северной и западной частях Маньчжурии остро давала себя чувствовать недостаточная развитость железнодорожной сети. В центральной и восточной части страны основные железнодорожные линии находились в зоне досягаемости советской авиации.
Квантунская армия была как бы охвачена огромной дугой, образуемой на протяжении почти 4 500 километров государственными границами Советского Союза и Монгольской Народной Республики. К этому добавлялась ещё ненадёжность китайского тыла. Население марионеточного государства Маньчжоу-Го, созданного Японией в целях маскировки её империалистической политики, относилось к оккупантам враждебно. Врагом японских милитаристов являлся весь Китай. Положение сложилось так, что и Чан Кай-ши оказался противником Японии, не говоря уже о китайской Народно-освободительной армии.
Генералу Ямада приходилось ориентироваться на Корею, где японцы утвердились давно. Для Квантунской армии Корея была и основным источником питания и операционной базой на случай чрезвычайных обстоятельств. Но и в Корее народные массы люто ненавидели оккупантов. К тому же Корея находилась на значительном удалении от маньчжурской группировки японских войск и относительно легко могла быть отрезана ударом из советского Приморья. Таким образом, куда ни кинь, тыл являлся ахиллесовой пятой Квантунской армии.
В течение многих лет оккупации Китая японские милитаристы усиленно вели фортификационные работы на границах с СССР. Вдоль гористого рубежа с нашим Приморьем имелась линия укреплённых районов, хорошо встроенных в тайгу и горы. За бетонными сооружениями и естественными препятствиями японские генералы чувствовали себя в относительной безопасности. На севере подступы к Маньчжурии прикрывались не только горами Малого Хингана, но и широким Амуром, а на северо-западе — горным хребтом Ильхури-Алинь и отрогами Большого Хингана. Угрюмый горный хребет Большого Хингана со средней высотой над уровнем моря 1000—1100 метров тянется на многие сотни километров в меридиональном направлении по территории самой Маньчжурии. Он то приближается к границе до 50 километров (на солуньском направлении), то уходит от неё на 200—250 километров. А во Внутренней Монголии горы Большого Хингана сочетаются ещё и с полупустынным песчаным плоскогорьем, продолжающим расположенную юго-западнее пустыню Гоби.
Необходимо, однако, заметить, что в условиях огромных пространств здешнего театра войны у Японии не могло хватить сил для сплошного занятия границы или естественных рубежей. Волей или неволей им приходилось выбирать наиболее вероятные операционные направления. По границе с СССР и отчасти с МНР возводились укреплённые районы, прикрывавшие подступы к главным проходам через горные хребты. На ряде же участков госграницы Маньчжурии с Монгольской Народной Республикой, имевших большую протяжённость и открытых для действий всех родов войск, инженерных сооружений не оказалось и совершенно отсутствовали части прикрытия. Особенно слабыми были гористые и пустынные направления на Долоннор и Чжанцзякоу (Калган) на крайнем правом монгольском фланге. Мы, конечно, учли это при разработке замысла операций.
Вместе с тем занятое Квантунской армией положение давало ей на некоторых участках будущего фронта ряд бесспорных преимуществ. Особенно ощутимо сказывались они на Дальнем Востоке. Как уже отмечалось, граница Приморья на доступных для нашего наступления направлениях была закрыта укреплёнными районами и войсками Восточно-Маньчжурского фронта. Они составляли как бы первый эшелон обороны противника. А затем на сравнительно небольшом удалении находились войска 17-го фронта, которые при необходимости тоже могли быть использованы на востоке Маньчжурии. Наша наступательная операция здесь неминуемо выливалась в последовательный прорыв укреплённых районов с форсированием горных хребтов и тайги, то есть в наиболее тяжёлый вид наступления, требующий подавляющего превосходства в силах и большого количества мощных средств поражения.
На Маньчжурской равнине за естественными барьерами, укрепрайонами и оборонительными позициями противник свободно мог маневрировать по внутренним операционным линиям, выдвигать войска на угрожаемые участки и развёртывать их на выгодных рубежах. Действия по внутренним операционным линиям даже при отходе, если на то вынудит обстановка, предоставляли японцам возможность сохранять компактную группировку войск. Манёвр вполне обеспечивался железными и шоссейными дорогами.
Все эти плюсы, имевшиеся у японцев, мы, разумеется, тоже брали в расчёт.
Тщательное изучение положения Квантунской армии позволяло Генеральному штабу сделать очень важные предварительные выводы. Прежде всего было очевидным, что в условиях Маньчжурии она вынуждена будет вести военные действия в относительной изоляции от других группировок японских войск. А чтобы относительную изоляцию превратить в полную, с нашей стороны требовалось одновременно с ударами главных сил развернуть наступление и в тех районах, откуда Ямада мог получить содействие. Это относилось в первую очередь к Корее и до некоторой степени к Южному Сахалину. Важное значение имело бы и наше господство в воздухе. Что же касается форм манёвра, то нам уже на этой стадии изучения противника представлялись наиболее подходящими фланговые действия, выводящие наши войска в район Гирин, Мукден. Они отсекли бы всю группировку японцев в Маньчжурии и нарушили бы её взаимодействие с группировкой войск в Корее и резервами под Пекином. Слабость монгольского фланга Квантунской армии позволяла рассчитывать на выход здесь в тыл противнику.
Характер эшелонирования Квантунской армии свидетельствовал, на наш взгляд, о том, что японское командование при неблагоприятном исходе борьбы в Маньчжурии будет отводить свои войска из северной и западной части района боевых действий на границы с Кореей, создавая таким образом выгодные условия для продолжения операций. Генеральный штаб не ошибся. Такой план у японцев действительно существовал. Однако его не удалось провести в жизнь из-за стремительности и сокрушительности наступления советских войск.
Следует также отметить, что в случае разновременности действий наших ударных группировок у японцев имелась возможность отражать их по частям, перебрасывая войска с одного направления на другое. И отсюда опять-таки нами делались практические выводы.
Очень много проблем вставало перед Генеральным штабом при разработке замысла операций. Достижение победы над Японией в короткий срок предполагало стремительность наступления. Квантунскую армию надлежало разгромить сразу, не допуская её отхода в глубину Китая или Кореи.
Группировка советских войск, имевшаяся на дальнем Восток к апрелю 1945 года, сделать этого не могла. Она предназначалась лишь для решения оборонительных задач. При существовавшем в то время расположении мы имели возможность нанести удары только на муданьцзянском направлении (со стороны Приморья) и на хайлар-цицикарском (со стороны Забайкалья). Но такие удары не приводили к окружению Квантунской армии и не прерывали её коммуникаций. Они могли вытолкнуть, но не уничтожить войска противника, что противоречило существу задачи, поставленной Ставкой, и решительному характеру предстоящей операции. При выталкивании враг продолжал бы питать свои войска из глубины, особенно из Кореи, а значит, на быстрое окончание войны рассчитывать было нельзя. Плотность его сил неизбежно возрастала бы за счёт подхода резервов. В то же время над правым флангом нашего Забайкальского фронта нависала угроза со стороны укреплённых районов противника на границе с Монгольской Народной Республикой.
Чтобы избежать такого развития события, воспретить японцам организованный отход, требовалось не только изменить расположение наших сил и выбрать более выгодное направление главного удара. Нужно было ещё обеспечить себе условия для наращивания успеха, то есть правильно решить вопрос об эшелонировании сил во фронтах, создать, где нужно, вторые эшелоны. И делать это, конечно, не в ущерб мощи первоначального удара, а за счёт дополнительной переброски войск с запада.
Наиболее выгодным рисовалось нам наступление одного из фронтов с территории Монголии при одновременном встречном ударе со стороны Приморья. В этом случае можно было полностью изолировать Квантунскую армию. Притом не отвергались и фронтальные удары с севера через Амур и вдоль Сунгари; они должны были содействовать расчленению и уничтожению японских войск.
Удар со стороны Приморья при всех обстоятельствах требовал прорыва укреплённых районов противника. Наносимый к центру Маньчжурии, он обеспечивал поражение 1-го японского фронта и выход наших войск непосредственно на Чанчунь, где располагался штаб Квантунской армии.
При наступлении из Монголии нельзя было, конечно, отвлекать силы на неперспективные направления, где противника вообще не имелось.
А не было его на крайнем правом фланге, на калган-пекинском направлении, в пустынных просторах. Наступление здесь не сулило нам ничего, кроме бесплодной борьбы с тяготами природы. Следовало руководствоваться испытанным принципом: наносить главный удар там, где он скорее всего даст наибольший результат, и направлять его туда, где наверняка Когда все будет подорвана мощь главных сил врага. Таким требованиям, с нашей точки зрения, вполне отвечало солуньское направление.
Долго думали над группировкой сил. Сколько войск потребуется и какие именно? В каком их построении надёжнее гарантируется разгром противника и лучше всего наступать на столь обширных пространствах с преодолением гор, тайги, пустыни, широких рек, укреплённых районов? Когда все эти слагаемые были внимательно изучены, стало ясно, что в Маньчжурии не обойтись без танковой армии, отдельных танковых соединений и конницы. Будет нужна мощная авиация всех видов.
Обсуждался вопрос и о том, где сосредоточить танковую армию, как её использовать. И опять взоры Генштаба обращались к Забайкальскому фронту, где не было ни полноводного Амура, ни тайги, ни многочисленных укреплённых районов. Танковая армия являлась главным боевым средством, сообщавшим войскам фронта силу удара, высокий темп и обеспечивающим глубину наступления. Правда, в глубине на её пути высился Большой Хинган, и сама мысль о прорыве танкистов через горы представлялась очень сложной. Однако в необычности применения крупных масс танков таился, как полагал Генеральный штаб, ключ к решению основных задач операции. Мы твёрдо высказались за применение танковой армии на главном направлении, пролегавшем через Большой Хинган, и обязательно в первом эшелоне оперативного построения фронта.
Мотивировалось это тем, что японцы едва ли ждут здесь такого удара. Позиции их на Хингане, по нашим данным, не были подготовлены, отдельные полевые укрепления занимались относительно слабыми войсками. Горы же мы считали вполне преодолимыми для опытных танкистов. Если упредить противника в овладении имевшимися там проходами, у него не найдётся силы, способной противостоять танковой армии.
Не последнее место занимали соображения относительно захвата инициативы. При внезапности удара мощная и стремительная танковая армия могла сделать очень многое и задавала бы нужный тон всей фронтовой операции.
Не простым был вопрос о взаимодействии фронтов, в частности о сроках начала фронтовых операций. Важность его общеизвестна, но в Маньчжурии правильное согласование усилий между фронтами приобретало особое значение вследствие чрезвычайно сложных и далеко не одинаковых условий на различных направлениях.
Очень заманчиво было оттянуть силы японцев из полосы действий Приморской группы. На первый взгляд казалось, что для этого целесообразно пораньше начать наступление Забайкальского фронта. По нашим расчётам, противник мог перебросить туда свои войска из Приморья примерно к десятому дню операции. Вот тут-то и следовало нанести удар со стороны Приморья.
Однако такой вариант имел много скрытых опасностей. Никто не мог поручиться за то, что японское командование непременно станет ослаблять приморское направление, а не использует для отражения нашего наступления из Забайкалья другие войска. В этом случае противник получил бы возможность бить советские фронты, так сказать, в порядке очереди. Кроме того, наши действия в Приморье утратили бы внезапность: враг ждал бы здесь удара и, конечно, принял бы меры, чтобы парировать его.
При таком рассуждении предпочтительнее казалось одновременное наступление фронтов.
В конечном итоге не был отвергнут ни тот, ни другой вариант. По указанию Ставки Генеральный штаб продолжал обдумывать и разрабатывать каждый из них. Ставка полагала, что обстановка перед началом войны сама подскажет наиболее правильное решение возникшей альтернативы.
Наше стремление к внезапности действий очень осложнялось тем, что японцы давно и твёрдо уверовали в неизбежность войны с Советским Союзом. Достижение стратегической внезапности являлось делом едва ли осуществимым. Тем не менее, раздумывая над этой проблемой, мы не раз возвращались к первым дням Великой Отечественной войны: её наша страна тоже ожидала, готовилась к ней, однако удар немцев оказался внезапным. Следовательно, и в данном случае не надо было преждевременно отказываться от внезапности.
Внезапность начала войны на Дальнем Востоке зависела прежде всего от сохранения в секрете степени готовности советских войск. С этой целью был разработан и строжайшим образом соблюдался особый режим перегруппировок. Срок начала боевых действий никому, конечно, не объявлялся. Возможность достижения внезапности таилась также и в необычном порядке сосредоточения материальных средств. Мы считали, что враг, хотя и узнает о поставках союзников, всё же непременно завысит сроки наших перевозок по единственной в Сибири железной дороге. Ожидалось, что на основе относительно слабой пропускной способности Транссибирской магистрали японцы определят начало войны где-то на осень и, видимо, только к этому времени сами будут полностью готовы к ней.
Полагались мы и на уверенность врага в том, что советские войска не начнут наступления при неблагоприятных погодных условиях. А ведь срок начала военных действий против Японии, согласованный с союзниками — «через два-три месяца после окончания войны с Германией», — падал как раз на очень неудобный с точки зрения формальной военной логики период дождей на Дальнем Востоке. По всем правилам этой логики японское командование должно было ждать удара с нашей стороны несколько позже, когда установится отличная сухая погода. Впоследствии подтвердилось, что Генеральный штаб не ошибся в этих своих предположениях. Японское командование ожидало начало войны в середине сентября.
В интересах внезапности использовалась и местность, о чём частично уже говорилось. Совершенно естественно, что враг не рассчитывал на возможность ударов вообще, а танковых тем более через труднопроходимые горы, тайгу и пустыню. Это относилось прежде всего к монгольскому участку фронта, как бы отгороженному от Маньчжурии и Внутренней Монголии Большим Хинганом и почти безводными степями, примыкающими к Гоби. Горные хребты, таёжные заросли, зыбучие пески вопреки всё той же формальной логике тоже стали союзниками советского оружия.
Наконец, нельзя не сказать о дерзости и стремительности советского наступления. На первый взгляд это обычные черты любой наступательной операции. Однако нужно учитывать историческое прошлое японских вооружённых сил. В прошлых войнах японская армия обычно сама наносила первый удар, причём с поразительным вероломством. Так было в 1904 году при развязывании войны с Россией. То же самое повторилось и 7 декабря 1941 года под Пирл-Харбором. В ходе оборонительных действий во Второй мировой войне Япония имела дело с противником, осуществлявшим, как правило, чрезмерно осторожное методическое наступление с сильной артиллерийской и авиационной подготовкой и поддержкой. Насколько мне известно, ей не приходилось до того отражать крупных танковых атак. Японская армия привыкла к этой робости и методичности в действиях её противников, к относительно невысоким темпам наступления. Другой опыт, видимо, игнорировался. Поэтому наряду со стратегической внезапностью мы постарались использовать также все доступные способы оперативной и тактической внезапности, в частности атаки без артиллерийской подготовки и ночные действия. Это тоже в какой-то степени помогло нам завоевать победу.
Незаметно промелькнул май, настал июнь...
В первых числах первого летнего месяца замысел операций против Квантунской армии в общем виде был готов. С соответствующими расчётами его доложили Верховному Главнокомандующему. И.В.Сталин принял всё без возражений, только приказал вызвать в Москву маршала Р.Я.Малиновского и генерала армии М.В.Захарова, несколько раньше других командующих фронтами, приглашённых на Парад Победы.
Родион Яковлевич и Матвей Васильевич предусмотрительно прихватили с собой начальника Оперативного управления штаба фронта Н.О.Павловского и, получив пять дней на разработку плана фронтовой операции, немедленно приступили к делу. Конечно, в Генштабе они были подробно информированы о стратегическом замысле, составе фронта и сроках сосредоточения войск. Выгрузка последних эшелонов предполагалась 1—5 августа.
18 июня Р.Я.Малиновский представил свой доклад. Как и требовала Ставка, командующий Забайкальским фронтом исходил из необходимости разгромить Квантунскую армию в короткий срок. Полное поражение её главным силам рассчитывалось нанести в течение полутора-двух месяцев. Делалась, однако, оговорка, что при благоприятных условиях враг может быть уничтожен значительно раньше.
В полосе Забайкальского фронта предвиделась встреча не только с крупными силами японской пехоты, но и с японскими танками, а также с войсками Маньчжоу-Го и князя Дэвана из Внутренней Монголии. «Японцы, — докладывал Р.Я.Малиновский, — предпримут всё зависящее от них, чтобы усилить это направление. Следовательно, нужно считать, что они подбросят сюда силы из Северного Китая, равные 7—8 пехотным дивизиям. Всего, таким образом, в первые полтора-два месяца войны Забайкальский фронт может встретить до 17—18 японских дивизий, 6—7 дивизий Маньчжоу-Го и Внутренней Монголии, 2 танковые дивизии».
Взвесив свои возможности при наличии в составе фронта четырёх общевойсковых армий (17, 36, 39, 53-й), 6-й гвардейской танковой армии, конно-механизированной группы и 12-й воздушной армии, командующий сделал вывод: «Этих сил ... будет достаточно для преодоления сопротивления и, при благоприятных условиях, уничтожения 18—25 дивизий японцев, учитывая наше превосходство в танках и артиллерии».
Наиболее выгодным для нанесения главного удара Р.Я.Малиновский, так же как и Генштаб, признавал направление на Солунь, Сыпингай. Цели мыслилось добиться двумя операциями: первая была рассчитана на овладение Центральной Маньчжурией, вторая завершалась выходом наших войск на границы Маньчжурии с Северным Китаем и освобождением от противника полуострова Ляодун.
Оперативное построение фронта намечалось в два эшелона, причём 6-я гвардейская танковая армия предназначалась «для действий за ударной группой войск фронта». Начало наступления планировалось на 20—25 августа.
Генеральный штаб с этим планом в основном согласился, но в отношении использования танковой армии остался при своём прежнем мнении. Во втором эшелоне она не могла играть ведущей роли при броске фронта через Хинган. Темп её продвижения на восток регулировался бы в данном случае находящейся впереди пехотой. В то же время этот мощный бронированный кулак, очевидно, терял возможность поддержать пехоту при захвате и удержании горных проходов. Нельзя было надеяться и на то, что под прикрытием пехоты танки сумеют прорваться через теснины на Маньчжурскую равнину: попробуй прорвись, когда эти теснины и горные дороги окажутся забитыми самой пехотой и её обозами. Короче говоря, при таком оперативном построении сил фронта танковое объединение как бы утрачивало свои главные боевые качества.
Доводы Генерального штаба Ставка признала достаточно убедительными. Р.Я.Малиновскому было предложено по прибытии в Забайкалье вернуться ещё раз к тем элементам плана, которые являются спорными, дополнительно изучить на местности соображения инакомыслящих и тогда уже принять окончательное решение. Родион Яковлевич с этим согласился и впоследствии внёс предложение использовать 6-ю гвардейскую танковую армию в первом эшелоне.
В итоге такой совместной творческой работы со всеми командующими фронтами к 27 июня 1945 года определилось основное содержание стратегического плана советского Верховного Главнокомандования. Намечалось одновременное нанесение трёх сокрушительных ударов, сходящихся в центре Маньчжурии: из Монгольской Народной Республики с так называемого тамцакского выступа главными силами Забайкальского фронта, из района юго-западнее Хабаровска — силами 2-го Дальневосточного фронта и из Приморья — основной группировкой войск 1-го Дальневосточного фронта. Цель этих ударов состояла в том, чтобы расчленить войска Квантунской армии, изолировать их в Центральной и Южной Манчжурии и уничтожить по частям.
Войска Забайкальского фронта должны были выполнять решающую роль. Их удар нацеливался на жизненно важные пункты врага — Мукден, Чанчунь, Порт-Артур, захват которых решал исход борьбы.
Удар войск 1-го Дальневосточного фронта из Приморья направлялся на Гирин по кратчайшему пути навстречу удару из Забайкалья. Наступление в Приамурье войск 2-го Дальневосточного фронта сковывало противника и способствовало разгрому Квантунской армии.
В таком виде план был наложен на карту А.М.Василевского, назначенного главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке, и в последующей подготовительной работе непосредственно на фронтах подвергся лишь незначительным уточнениям. Он отчётливо выразил основную идею советского Верховного Главнокомандования на изоляцию и уничтожение Квантунской армии. На основе этого плана в дальнейшем была разработана директива Ставки об операциях в Маньчжурии.
27 июня К.А.Мерецков получил разрешение отбыть на Дальний Восток. Он покидал Москву несколькими днями раньше А.М.Василевского и Р.Я.Малиновского.
Всем троим в целях соблюдения секретности было приказано снять маршальские погоны.
К новому месту службы Кирилл Афанасьевич следовал под именем генерал-полковника Максимова. И не поездом, как ему хотелось, а самолётом. Сталин опасался, что на железной дороге Мерецкова могут опознать. К тому же Верховный пожелал проверить, сколько времени займёт такой полёт.
Кирилл Афанасьевич добирался до города Ворошилова в течение 36 часов 55 минут. В воздухе находился 28 часов 30 минут. На место он прибыл 29 июня.
Р.Я.Малиновский, условно именовавшийся генерал-полковником Морозовым, был в Чите 4 июля. Вместе с ним прибыл М.В.Захаров под именем генерал-полковника Золотова. А 5 июля туда же явился и А.М.Василевский, значившийся по документам «заместителем наркома обороны генерал-полковником Васильевым».
Прежде всего Александр Михайлович вручил Р.Я.Малиновскому директиву Сталина на предстоящую операцию. В этом документе обращалось особое внимание на обеспечение бесперебойной работы железных дорог в границах фронта и прикрытие района расположения наших главных сил.
Подготовку совместных наступательных действий войск Забайкальского фронта и монгольской Народно-революционной армии предлагалось закончить к 25 июля. Цель операции — разгром Квантунской армии и овладение районом Чифын, Мукден, Чанчунь, Чжаланьтунь — должна была достигаться стремительным вторжением в Центральную Маньчжурию при чётком взаимодействии с войсками Приморской группы и Дальневосточного фронта. Директива напоминала о необходимости упредить японцев в овладении Большим Хинганом. Для этого создавалась сильная ударная группировка из трёх общевойсковых (39, 53, 17-й) и одной танковой (6-й гвардейской) армий, направлявшаяся в обход Халун-Аршанского укреплённого района на Чанчунь. Требовалось воспретить врагу отход на горный хребет. Ближайшей задачей фронта являлось: разбить противостоявшего противника, форсировать Большой Хинган и на пятнадцатый день наступления выйти главными силами на рубеж Дабаньшан, Лубэй, Солунь. Захват этого рубежа и закрепление за нами Хинганского хребта были важнейшими условиями дальнейшего развития операции.
Сталин не любил неопределённостей и, помня недавние наши споры о порядке использования танковой армии, приказал мне при подписании директивы включить в неё следующий пункт: «6-й гвардейской танковой армии, действуя в полосе главного удара в общем направлении на Чанчунь, к 10 дню операции форсировать Большой Хинган, закрепить за собой перевалы через хребет и до подхода главных сил пехоты не допустить резервов противника из Центральной и Южной Маньчжурии». Такая формулировка не допускала никаких сомнений относительно места танковой армии в оперативном построении войск фронта.
Она могла находиться только в первом эшелоне и должна была вести за собой остальные армии.
Последующую задачу фронта составлял выход главными силами на рубеж Чифын, Мукден, Чанчунь, Чжаланьтунь, то есть в центр расположения Квантунской армии.
Директивой Ставки определялись также действия войск на вспомогательных направлениях. А завершалась она требованием строжайше соблюдать скрытность всех наших приготовлений. «К разработке плана операции допустить: командующего, члена Военного совета, начальника штаба фронта и начальника оперуправления штаба фронта — в полном объёме. Начальников родов войск и служб допустить к разработке специальных разделов плана без ознакомления с общими задачами фронта. Командующим армиями задачи поставить лично устно без вручения письменных директив фронта. Порядок допуска к разработке плана операции армии установить такой же, как для фронта. Всю документацию по планам действий войск хранить в личных сейфах командующего войсками фронта и командующих армиями».
Указания по обеспечению скрытности были общими для всех войск Дальнего Востока.
Буквально в первый же день пребывания в Чите А.М.Василевскому пришлось рассмотреть вместе с Военным советом фронта множество организационных вопросов, не терпевших отлагательства. Некоторые из них нельзя было разрешить без срочного вмешательства Москвы. Недоставало, например, угля для железных дорог. Местные ресурсы подошли к концу, и, чтобы не сорвать оперативные перевозки, требовалось получить разрешение на использование государственных резервов, сохранявшихся в неприкосновенности.
Серьёзную тревогу внушали темпы накопления боеприпасов. Отгрузку их с заводов и подачу в войска следовало ускорить. Недостаточно быстро шли на фронт транспорты с самолётами.
В войсках ощущалась острая нехватка ёмкостей для воды. А без неё грозило остановиться наше наступление в пустынных и горных районах Маньчжурии.
Недоставало связистов. Запаздывало комплектование медицинских учреждений. Плохо обстояло дело с ремонтом бронетанковой техники.
Особое беспокойство вызывали положение и состояние 6-й гвардейской танковой армии. День ото дня всё больше нарушался график движения железнодорожных эшелонов с её войсками и техникой. Армия не имела автотранспорта: он остался на месте прежнего её размещения. Некомплект автомашин только по штатным частям составлял 2 274 единицы, а вместе с приданными армии двумя мотострелковыми дивизиями он достигал почти 3 000.
В переговорах и совещаниях прошло всё 5 июля. В последующие дни А.М.Василевский и Р.Я.Малиновский порознь и вместе побывали на основных операционных направлениях Забайкальского фронта, произвели совместно с командармами детальную рекогносцировку, лично проверили войска. В ходе работы на местах родились многие соображения, предопределившие блестящий успех наступательных операций фронта.
Командующий фронтом внёс значительные улучшения в первоначальный план боевых действий.
6-й гвардейской танковой армии он нашёл возможным поставить задачу форсировать Большой Хинган не на десятый день операции, как это мыслилось в Генштабе, а не позднее пятого дня. Такой темп наступления в тяжёлых горных условиях на первый взгляд казался невероятным, однако в действительности войска не только выдержали его, но и перекрыли.
Значительно сокращался и намеченный ранее срок выхода на Маньчжурскую равнину двух общевойсковых армий. 36-я армия, например, наступавшая на левом фланге фронта, по первоначальному плану должна была занять район Хайлара на двенадцатый день операции, а теперь командующий обязал её сделать это на десятый день и наступать далее в направлении Чжаланьтуни, Цицикара. 53-й армии было приказано неотступно следовать за танкистами, а значит, и для пехоты продолжительность движения через Хинган сильно сокращалась. Захват Дабаньшана войсками 17-й армии ранее планировался на пятнадцатый день наступления. Теперь же по предложению командарма А.И.Данилова этот срок сократили до десяти дней. А фактически передовые отряды 17-й армии достигли намеченного пункта и разгромили там конницу противника на пятый день операции.
На правом фланге фронта, где действовала конно-механизированная группа монголо-советских войск под командованием И.А.Плиева, тоже ожидалось значительное сокращение сроков выхода к Калгану и Долоннору. Там предстояла и действительно состоялась встреча с 8-й Народно-революционной армией Китая.
Со всеми этими улучшениями плана, предложенными Р.Я.Малиновским после тщательного изучения местных условий, Ставка, конечно, согласилась.
Подобная же работа была проделана и на двух других фронтах — в Приморье и Приамурье. При личном активном участии А.М.Василевского К.А.Мерецков и М.А.Пуркаев, их штабы, политорганы и начальники служб доходили до всего, кропотливо изучали местность, противника, свои войска, уточняли плановые сроки, принимали меры к улучшению материального обеспечения боевых действий. Война предстояла с новым противником, умелым и опасным, на весьма своеобразном и сложном театре. Необходимо было всё рассчитать, ни в чём не допустить ошибок, с максимальной полнотой использовать громадный опыт, приобретённый за четыре года тяжёлой борьбы с фашистской Германией.
Вначале в Генеральном штабе особенно не задумывались над формой координации действий фронтов. Она была готова и испытана на протяжении всей войны — это представитель Ставки.
Однако обстановка и задачи, которые предстояло решать органам высшего управления войсками в операциях против империалистической Японии, во многом отличались от тех, что были на Западе. Отдалённость театра от центра страны, его огромные размеры и сложность, разнохарактерность привлекаемых сил и средств создавали дополнительные трудности. На Западе, как правило, соседние фронты наступали параллельно, соприкасаясь между собой. Здесь же, на Дальнем Востоке, благодаря специфическому положению противника, они должны были разгромить его встречными ударами, наступая с трёх направлений, при активном содействии флота. Для организации и поддержания чёткого взаимодействия между ними требовался достаточно мощный и квалифицированный орган управления.
По-иному вставал здесь и целый ряд задач относительно местного руководства. Самый авторитетный представитель Ставки не имел в отношении их никаких прав. Ему, строго говоря, не подчинялись даже фронты.
Совсем в другом качестве должен был выступить главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке. И.В.Сталин повёл речь об этом ещё в апреле 1945 года, когда впервые объявил А.М.Василевскому о своём намерении послать его на Дальний Восток. Разговор происходил в присутствии А.И.Антонова и меня. В последующем партия и правительство облекли главкома большой властью и дали ему надёжных помощников.
Членом Военного совета войск Дальнего Востока Ставка утвердила генерал-полковника И.В.Шикина. На должность начальника штаба главкома, насколько мне известно, И.В.Сталин рекомендовал генерала армии М.В.Захарова. По прибытии в Читу А.М.Василевский имел на сей счёт разговор с Матвеем Васильевичем. Тот, однако, согласия не дал и просил учесть, что работа начальника штаба Забайкальского фронта будет более активной. Ставка и лично А.М.Василевский с таким доводом посчитались. Приняли в расчёт и то, что М.В.Захаров длительное время работал вместе с Р.Я.Малиновским. По тому же вопросу А.М.Василевский якобы вёл переговоры и с генералом армии В.В.Курасовым, но и этот просил его не трогать. Тогда начальником штаба был назначен генерал-полковник С.П.Иванов.
Незамедлительно был сформирован и штаб. В него вошли генералы и офицеры, прибывшие вместе с Василевским, а также группа офицеров Генштаба, работавшая на Дальнем Востоке под руководством генерал-майора Н.Ф.Мензелинцева. Командование Военно-Воздушных Сил сосредоточилось в опытных руках Главного маршала авиации А.А.Новикова, а в штабе главкома имелась лишь небольшая ячейка управления во главе с генерал-лейтенантом Е.М.Белицким. Инженерную службу возглавил генерал-полковник К.С.Назаров. Войсками связи управлял генерал-полковник Н.Д.Псурцев. При главкоме имелись также ответственные представители от всех центральных управлений, ведавших материально-техническим обеспечением. С помощью их очень оперативно решались все вопросы, требовавшие рассмотрения в Москве. Эту группу, в составе 52 человек, возглавил заместитель начальника тыла Вооружённых Сил генерал-полковник В.И.Виноградов.
Как показал весь ход событий, такая организация управления вполне себя оправдала.
Вскоре после капитуляции Германии И.В.Сталин имел встречу с видным политическим деятелем США Гарри Гопкинсом. И тогда же Генеральный штаб получил распоряжение подготовиться к новой конференции руководителей союзных держав. Она состоялась во второй половине июля 1945 года, в бывшей резиденции прусских королей — Потсдаме.
Советскую делегацию возглавил Сталин. Из военных в работе конференции участвовали Г.К.Жуков, Н.Г.Кузнецов, Ф.Я.Фалалеев, С.Г.Кучеров. От Генштаба поехали А.И.Антонов, А.А.Грызлов, И.В.Славин и М.А.Вавилов с небольшим обслуживающим аппаратом.
Конференция проходила, как известно, без Рузвельта, который скончался незадолго до победы над фашистской Германией. В Потсдам прибыл автоматически вступивший на пост Президента Совединённых Штатов бывший вице-президент Г.Трумэн.
Вторая половина конференции протекала и без Черчилля. Он уступил место Эттли — лидеру лейбористов, одержавших победу на выборах в Англии.
В Потсдаме была прежде всего определена совместная политика стран — участниц антигитлеровской коалиции по германскому вопросу. Соглашения, принятые союзниками, предусматривали демилитаризацию и демократизацию Германии, репарации в пользу стран, потерпевших от фашистской агрессии, установление справедливых государственных границ. Были решены и многие другие вопросы, касавшиеся будущего Германии и мира в Европе.
Уже в первый день работы конференции советская сторона подтвердила нашу готовность выполнить свои обязательства по войне с Японией. Генерал Антонов сделал подробное сообщение относительно советских планов на Дальнем Востоке. Союзники также доложили о своих намерениях, однако об атомной бомбе ничего сказано не было. Только после недели работы Г.Трумэн с ведома Черчилля всё-таки поставил И.В.Сталина в известность о том, что в США есть необычайной силы бомба. Это произошло в неофициальной беседе с глазу на глаз, когда участники конференции спешили разойтись после утомившего всех заседания. Но относительно планов применения такой бомбы президент даже не обмолвился.
Позже Алексей Иннокентьевич говорил мне, что Сталин сообщил ему о наличии у американцев новой бомбы очень большой поражающей силы. Но Антонов, как, видимо, и сам Сталин, не вынес из беседы с Трумэном впечатления, что речь идёт о принципиально новом оружии. Во всяком случае, Генеральному штабу никаких дополнительных указаний не последовало.
США, Англия и Китай подписали в Потсдаме совместную декларацию, которая в ультимативной форме требовала от Японии безоговорочной капитуляции. Основной смысл документа соответствовал интересам СССР, а потому перед началом войны с Японией наше государство тоже присоединилось к этому заявлению в качестве четвёртого партнёра.
3 августа, тотчас же по возвращении Верховного Главнокомандующего из Потсдама, маршал А.М.Василевский подробно доложил о ходе подготовки к наступлению. Она близилась уже к завершению. На Забайкальском фронте армии И.И.Людникова и И.М.Манагарова выходили в свои районы сосредоточения, удалённые всего лишь на 50—60 километров от государственной границы МНР с Маньчжурией. Вместе с 6-й гвардейской танковой армией и другими войсками фронта они могли начать военные действия с утра 5 августа.
Другие наши ударные группировки тоже находились в районах сосредоточения или поблизости от них. Наименования фронтов к этому времени были приведены в соответствие с их фактическим положением. Со 2 августа бывший Дальневосточный фронт стал называться 2-м Дальневосточным фронтом, а Приморская группа — 1-м Дальневосточным фронтом. Всего к началу военных действий против Японии мы имели в готовности полуторамиллионное войско, более 26 тысяч орудий и миномётов, свыше 5 500 танков и самоходно-артиллерийских установок, почти 3 900 боевых самолётов.
Полной боевой готовности Тихоокеанского флота также планировалось достичь к 5—7 августа.
А.М.Василевский высказался за то, чтобы переход границы не откладывался далее 9—10 августа. Следовало использовать благоприятную погоду, установившуюся в последние дни в Забайкалье. Она позволяла в полную мощь применить нашу авиацию и танки. В Приморье, правда, продолжались дожди, но они не могли вывести из строя дороги и добротно сделанные аэродромы ВВС. Хуже было с аэродромами флота: те размокли. Однако к 6—10 августа и в Приморье ожидалось улучшение погоды.
Дальнейшая оттяжка начала войны была не в наших интересах ещё и потому, что разведка выявила некоторые признаки перегруппировки японских войск в Маньчжурии и Корее. За июль количество дивизий противника возросло там с 19 до 23, а число боевых самолётов — с 450 до 850. При этом пехота усиливалась главным образом на приморском и солуньском направлениях. Эти факты были тревожными. Они могли свидетельствовать, что противник раскрыл наши намерения и готовится их сорвать.
Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке считал, что 1-й и 2-й Дальневосточные фронты должны начать боевые действия в один день и час с Забайкальским фронтом. Этим полнее гарантировалась внезапность.
Одновременность действия распространялась, однако, только на сильные передовые части, специально предназначенные для захвата наиболее важных объектов обороны японцев. Она не касалась главных сил фронтов. А.М.Василевский предлагал: основную операцию 1-го Дальневосточного фронта, а следовательно, и его главных сил «в зависимости от развития операции Забайкальского фронта начать через 5—7 суток после начала последней».
Главком просил также срочно направить на Дальний Восток Народного комиссара Военно-Морского Флота адмирала Н.Г.Кузнецова для координации действий военно-морских сил с сухопутными войсками и предусмотреть дальнейшее усиление фронтов людьми и техникой, особенно танками.
Соображения А.М.Василевского об ускорении начала войны на 1—2 дня против планового, а также порядка вступления в боевые действия 1-го Дальневосточного фронта были внимательно рассмотрены в Генштабе и проверены расчётами. На основе этих расчётов Ставка сопоставила вероятное развитие событий по двум вариантам.
В итоге предложение Александра Михайловича о начале войны 9—10 августа оказалось принятым. Но его вариант перехода в наступление войск 1-го Дальневосточного фронта Ставка отвергла. Были опасения, что передовые отряды, какими бы сильными они ни являлись, вряд ли смогут вести бой в одиночку в течение 5—7 суток. Успех передовых отрядов требовалось немедля развивать вводом в дело главных сил.
Решение Ставки сразу передали А.М.Василевскому. Директиву же Верховный Главнокомандующий подписал только 7 августа в 16 часов 30 минут. В ней подтверждались ранее поставленные фронтам задачи. Боевые действия авиации на всех фронтах предлагалось начать с утра 9 августа. В то же утро должны были перейти границу наземные войска Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов. 2-й Дальневосточный фронт выступал по указанию маршала А.М.Василевского.
Тихоокеанский флот переводился в готовность № 1. Подводные лодки начинали действовать одновременно с авиацией с утра 9 августа.
Будто дурной сон, вспоминается одно действительно чрезвычайное происшествие.
Буквально за несколько дней до начала войны, а точнее 3 августа, в моей утренней почте среди других документов оказалось небольшое письмо, пересланное из редакции газеты «Красная звезда». В газету оно поступило по обычным каналам и внешне ничем не отличалось от сотен других. Однако уже первые его строки нас ошеломили. Оказывается, в завершающий момент подготовки войны с Японией, когда планы её вполне определились, сроки выступления намечены, маршал Василевский и командующие фронтами день и ночь подтягивают войска на исходные рубежи, сведения об этом, составлявшие глубокий секрет, могли стать или уже стали достоянием противника.
Вот что сообщал неизвестный нам корреспондент товарищ Петров:
«Необычайные обстоятельства заставили меня, старика, написать вам это письмо. В последние дни июля в одном общественном месте, где присутствовали посторонние лица, количеством более двух десятков, один офицер Красной Армии в чине подполковника слишком рьяно хвалился собой и вместе с тем разглашал своего рода военную и государственную тайну. Фамилия его не то Полубь, не то Голубь, имя — Николай Иванович. В настоящее время идёт будто бы усиленная подготовка к войне с Японией и для руководства военными операциями против Японии на Дальний Восток отправляется группа офицеров Генерального штаба во главе с маршалом Василевским...».
Далее автор письма просил сделать болтуну нужное внушение: «Пусть он поймёт, что интересы нашего государства нам, простым людям, дороже собственного благополучия этого молодого человека. С почтением Петров».
Началось расследование. Человека, о котором сообщал Петров, разыскали быстро. Он оказался из числа лиц, отобранных для работы в аппарате А.М.Василевского. Подтвердилось также, что этот офицер много и громко болтал в компании о своём начальнике — генерале, лично связанном по работе с главкомом войск Дальнего Востока, и некоторых мероприятиях советского Верховного Главнокомандования по подготовке войны с Японией.
Конечно, ему не позволили более работать не только в аппарате главкома, но и в любом другом штабе. Он был отчислен. Сталину об этом не докладывали.
Письмо нас и огорчило и обрадовало: с одной стороны, оно свидетельствовало о промахах в нашей работе с кадрами, но, с другой, показало, что за сохранностью военной тайны следят миллионы советских патриотов. К счастью, сведения, разглашённые болтуном, не пошли, вероятно, дальше той компании, о которой писал Петров. По крайней мере, к противнику они не попали.
Час начала войны приближался. Волнения по поводу возрастания сил японцев в Маньчжурии продолжались. Однако разведка не докладывала больше ничего тревожного, и можно было уже надеяться, что теперь враг просто не успеет вырвать у нас инициативу действий.
Как раз этот момент ознаменовался варварским актом, предпринятым США вопреки здравому смыслу и военной необходимости: 6 августа на Хиросиму обрушилась первая атомная бомба, а через два дня вторая спалила Нагасаки. Трагедия этих городов не поддаётся никакому описанию.
Атомная бомбардировка не повлияла, однако, ни на способность Японии продолжать борьбу, ни на наши военные планы.
8 августа японскому послу в Москве было сделано мотивированное заявление Советского правительства о том, что с 9 числа СССР считает себя в состоянии войны с Японией. Тогда же на Дальнем Востоке объявили военное положение.
9 августа в 00 часов 10 минут по местному времени на Забайкальском фронте начали действовать передовые отряды. А спустя четыре с половиной часа выступили и главные силы, не встречая на своём пути почти никакого сопротивления.
Войска 1-го Дальневосточного фронта пересекли государственную границу в час ночи. В полосе 35-й армии, действовавшей на правом крыле, атаке предшествовал 15-минутный артиллерийский налёт. На главном же направлении 1-я Краснознамённая и 5-я армии начали наступление без артподготовки (можно было бы сказать — в полной тишине, если бы над Приморьем не бушевал ливень с грозой). Удар оказался внезапным, и к исходу дня войска 1-го Дальневосточного фронта углубились на территорию противника до 10 километров, а местами даже более того. В полосе 5-й армии был захвачен Волынский узел сопротивления Пограничненского Ура. Успешно продвигалась и левофланговая 25-я армия.
Одновременность наступления двух охватывающих фронтов удалось выдержать полностью. Теперь у японцев не имелось уже никакой возможности бить наши войска по частям. Оборона их трещала по всем швам, и потребовалось всего несколько суток для того, чтобы гигантский охват Квантунской армии был мастерски завершён...
На 2-м Дальневосточном фронте наступление началось тоже 9 августа в час ночи. Действия его вполне синхронизировались с другими фронтами. Через Амур двинулись передовые отряды 15-й армии и пограничники. Их задачей являлся захват островов и участков противоположного берега реки. Выполнили они её блестяще, а вслед за тем приступили к форсированию Амура и основные силы армии.
Примерно так же развивалась обстановка в полосе 5-го отдельного корпуса, форсировавшего Уссури.
Корабли Краснознамённой Амурской флотилии вошли в устье Сунгари и завязали бой в укреплённом районе японцев. Торпедные катера на Тихом океане произвели первые атаки кораблей противника.
Авиация в свою очередь наносила удары по японским войскам и другим военным объектам.
Начало войны везде было успешным.
Заботы Генерального штаба сосредоточились теперь на том, чтобы не снижались темпы наступления. Нельзя было позволить противнику прийти в себя и организовать стойкую оборону.
Действия наших войск не давали повода для беспокойства. Уже 12 августа главные силы механизированных корпусов 5-й гвардейской танковой армии перевалили через Большой Хинган и вырвались на Маньчжурскую равнину. Важнейший естественный рубеж, где японцы могли оказать упорное сопротивление, остался позади. Предстояло продолжать движение на тех же скоростях к центру Маньчжурии, к «объекту № 1», как тогда называли Мукден. С падением Мукдена вся оборона японцев в Маньчжурии оказалась бы разрушенной.
Хорошо шли дела и на Дальневосточных фронтах. В Приморье наша пехота один за другим преодолевала укреплённые районы противника, обходя особо сильные очаги сопротивления, дабы не снизить темпа наступления.
Правительство Японии пыталось маневрировать. 14 августа, когда советские армии, преодолев тайгу, горы и пустынные степи, стремительно ринулись по Маньчжурской равнине, оно объявило о своём решении принять условия Потсдамской декларации и безоговорочно капитулировать перед союзниками. Однако никаких приказов на сей счёт Квантунской армии, а также другим войскам и флоту не последовало. По донесениям с фронтов, японские дивизии и гарнизоны продолжали борьбу.
Генштаб доложил о сложившейся обстановке Верховному Главнокомандующему. Сталин отнёсся к этому довольно спокойно, приказал нам выступить в печати с разъяснением фактического положения на фронтах, а войскам дать указание — продолжать активные боевые действия, пока не состоится реальная безоговорочная капитуляция противника.
16 августа газеты опубликовали сообщение за подписью А.И.Антонова. Начальник советского Генерального штаба разъяснял, что заявление японского императора о капитуляции Японии является только общей декларацией. «Приказ вооружённым силам о прекращении боевых действий ещё не отдан, и японские вооружённые силы по-прежнему продолжают сопротивление. Следовательно, действительной капитуляции вооружённых сил Японии ещё нет. Капитуляцию вооружённых сил Японии можно считать только с того момента, когда японским императором будет дан приказ своим вооружённым силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться...».
А тем временем наступление наших войск развивалось по плану.
Не имея возможности остановить его, командование Квантунской армии вынуждено было отдать распоряжение о прекращении боевых действий. Однако и на сей раз не обошлось без хитроумных уловок: в распоряжении том ни слова не говорилось о сдаче войск в плен. Как показал генерал Уэмура, текст, переданный в войска, гласил: «По велению императора военные действия прекратить». И больше никаких уточнений, хотя японские солдаты и офицеры годами воспитывались на так называемых самурайских традициях, не допускавших сдачи в плен. Избегая же пленения, они, естественно, продолжали сопротивляться. Мало того, на некоторых участках фронта имели место даже контрудары.
17 августа главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке обратился по радио к командующему Квантунской армией с категорическим требованием — обязать все японские гарнизоны сложить оружие и сдаться в плен. Дальнейшие увёртки были уже невозможны. В тот же день японское командование отдало приказ о капитуляции и поставило об этом в известность А.М.Василевского. Но и после того в различных районах Маньчжурии бои продолжались, а на Курильских островах и Сахалине борьба только разгоралась.
Чтобы ускорить фактическую капитуляцию японских войск и предот-вратить ненужное кровопролитие, было решено высадить воздушные десанты в ключевых пунктах расположения противника — Харбине, Гирине, Мукдене, Чанчуне и некоторых других городах Маньчжурии и Кореи.
18 августа после 17 часов с аэродрома Хороль поднялись в воздух и взяли курс на Харбин самолёты с первой группой десантников в 120 человек под командованием подполковника Забелина. Десант имел задачу: захватить аэродром и другие важные военные объекты, обеспечить сохранность мостов на Сунгари и удержать их до подхода главных сил 1-го Дальневосточного фронта. С первым эшелоном десанта следовал заместитель начальника штаба фронта генерал-майор Г.А.Шелахов, назначенный особоуполномоченным Военного совета. В обязанности его входило — предъявить командованию японских войск в Харбине ультиматум о капитуляции и продиктовать её условия. Точных данных о положении в городе и располагавшемся там советском консульстве не имелось. Было лишь известно, что на Харбин откатывались понесшие поражение под Муданьцзяном главные силы 1-го фронта Квантунской армии, весьма значительные по численности.
Тем не менее советский десант в 19 часов приземлился на Харбинском аэродроме и в считанные минуты занял всю его территорию. Вскоре туда прибыл в сопровождении нескольких офицеров начальник штаба Квантунской армии генерал Х.Хата. Он доложил особоуполномоченному, что японские части в зоне Харбина дезорганизованы и штабом почти не управляются. Г.А.Шелахов потребовал безоговорочной их капитуляции и предъявил следующий ультиматум:
«1. Во избежание бесцельного кровопролития командование советских войск предлагает немедленно прекратить сопротивление и приступить к организованной сдаче в плен, для чего через 2 часа представить данные о боевом и численном составе войск Харбинской зоны;
2. При добровольной капитуляции генералам и офицерам Квантунской армии, до особого распоряжения советского командования, разрешается иметь при себе холодное оружие и оставаться на своих квартирах;
3. Ответственность за сохранение и порядок сдачи вооружения, боеприпасов, складов, баз и другого военного имущества до подхода советских войск полностью несёт японское командование;
4. До подхода советских войск поддержание надлежащего порядка в г. Харбине и его окрестностях возлагается на японские части, для чего разрешается иметь часть вооружённых подразделений во главе с японскими офицерами;
5. Важнейшие объекты в Харбине и окрестностях, как-то: аэродромы, мосты на р. Сунгари, железнодорожный узел, телеграф, почтовые учреждения, банки и другие важнейшие объекты подлежат занятию подразделениями десанта немедленно;
6. Для согласования вопросов, связанных с капитуляцией и разоружением всей Квантунской армии на территории Маньчжурии, начальнику штаба Квантунской армии генерал-лейтенанту Хата, японскому консулу в Харбине Ф.Миякава и другим лицам по усмотрению японского командования предлагаю в 7.00 19.8 на самолёте нашего десанта отправиться на КП командующего 1-м Дальневосточным фронтом».
Хата запросил 3 часа «для подготовки необходимых материалов». Просьба была удовлетворена.
В 23 часа командующий 4-й отдельной японской армией доставил приказ о капитуляции всех японских войск в Маньчжурии, именные списки генералов и сведения о численном составе Харбинского гарнизона. К этому времени Г.А.Шелахов находился уже в здании советского консульства. Там же был и наш консул Г.И.Павлычев. А десантники заняли все мосты и другие важные объекты города.
19 августа Хата, Миякава и сопровождавшие их японские генералы и офицеры были доставлены на командный пункт К.А.Мерецкова. Туда же прибыл и главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке. Он лично продиктовал японцам порядок капитуляции Квантунской армии. Сдача в плен и разоружение всех её войск должны были закончиться не позднее 12 часов 20 августа.
Пока проходили эти переговоры, советские воздушные десанты высадились ещё в нескольких важных пунктах Маньчжурии.
На рассвете 19 августа с Забайкальского фронта прямо в Чанчунь, где располагался штаб Квантунской армии, вылетел особоуполномоченный полковник И.Т.Артёменко. Ему предстояло принять капитуляцию Чанчуньского гарнизона и всех других японских войск, оказавшихся в окрестностях города. Сопровождали полковника пять офицеров и шесть солдат, не считая воздушного эскорта, состоявшего из пяти истребителей.
Над Чанчуньским центральным аэродромом, где располагались около трёхсот самолётов противника, они появились неожиданно. Сделали несколько кругов и пошли на посадку. Советские самолёты заняли взлётную дорожку и некоторое время держали аэродром под прицелом своего оружия. Лишь убедившись, что обстановка не является угрожающей, Артёменко дал условленный сигнал на вылет в Чанчунь десанта, а сам отправился к командующему Квантунской армией.
В кабинете Ямада шло какое-то совещание. Советский офицер прервал его и вручил японцам требование о немедленной и безоговорочной капитуляции. Командующий молчал. Дар речи вернулся к нему только с появлением над городом наших десантных самолётов и бомбардировщиков. Тут Ямада сделал попытку оговорить какие-то свои условия. Как и полагалось по инструкциям, И.Т.Артёменко наотрез отверг их и решительно потребовал немедленной капитуляции. Командующий первым снял саблю и вручил её особоуполномоченному, признавая себя пленником Советской Армии. Вслед за ним то же самое сделали и все другие японские генералы, находившиеся в кабинете.
К 11 часам на том же аэродроме благополучно приземлился весь десант во главе с Героем Советского Союза гвардии майором П.Н.Авраменко. Состоял он из офицеров и бойцов 30-й гвардейской мехбригады. Десантники сняли аэродромную охрану противника, заняли круговую оборону и приступили к разоружению японо-маньчжурских войск.
В кабинете же Ямады события развивались своим чередом: японский командующий и премьер-министр Маньчжоу-Го подписывали акт о капитуляции Чанчуньского гарнизона.
Вечером 19 августа над зданием штаба Квантунской армии был спущен японский флаг и поднят советский. Подразделения десанта заняли железнодорожный узел, банк, почту, радиостанцию и телеграф. Из города выводились войска противника. А утром 20 августа в Чанчунь вступили передовые части 6-й гвардейской армии.
Из той же 6-й гвардейской танковой армии 19 августа в 13 часов 15 минут 225 смельчаков десантировались в Мукдене. В качестве особоуполномоченного с этим десантом прибыл начальник политического отдела штаба Забайкальского фронта генерал-майор А.Д.Притула.
События здесь развёртывались несколько иначе, чем в Чанчуне. Десантников вышли встречать представитель императора Маньчжоу-Го и начальник японского гарнизона. При осмотре же аэродромных помещений в одном из них обнаружился вдруг и сам «император» Пу И.
Он застрял здесь случайно. Хозяева приказали ему явиться в Японию, но подходящего самолёта под руками не оказалось, и «император» со своей свитой сидел на аэродроме в ожидании такового. А тут и подоспели наши десантники.
Пу И сразу же стал просить не выдавать его японцам. Затем пролил крокодилову слезу по поводу угнетённого состояния местного населения в период японской оккупации. А под конец вручил особоуполномоченному послание, завершавшееся таким оригинальным заявлением: «С глубоким уважением к Генералиссимусу Советского Союза Сталину я выражаю ему искренние чувства благодарности и желаю Его Превосходительству доброго здоровья».
Положение в Мукдене было очень сложным. Население города составляло 1 700 000 человек, из них 70 000 японцев (не считая отходившие сюда войска) и около полутора тысяч русских белоэмигрантов. В городе функционировали немецкое консульство и даже «фюрер» немецко-фашистских организаций. На ходу были 180 различных промышленных предприятий, в том числе авиаремонтный и танкоремонтный заводы. Хозяева их — японцы — успели сбежать.
Управиться в таком городе 225 десантникам было просто невмоготу. На следующий день к ним прибыло подкрепление. Но даже и тогда советский гарнизон в Мукдене насчитывал всего тысячу человек, а разоружать ему пришлось 50 000 японских солдат. Инцидентов при этом не произошло, но тревог и забот было по горло.
С 20 августа в Мукдене стала действовать советская военная комендатура во главе с генерал-майором А.И.Ковтун-Станкевичем. Своим приказом № 1 он водворил в городе власть и порядок.
Не обошлось без курьёзов. На второй день после занятия Мукдена нашими войсками над самым центром его появился американский самолёт и сбросил листовки с обращением командующего американскими войсками в Китае к офицерам японской армии. В листовках говорилось, что американское военное командование, стремясь установить связи с солдатами и офицерами союзных войск, оказавшимися в японском плену, намеревается высадить на Мукденский аэродром своих представителей. Притом оговаривалось, что никаких иных целей эти представители не преследуют, и предлагалось в случае согласия выложить белое полотнище. Наши солдаты полотнище выложили. Американский самолёт приземлился. Каково же было удивление прибывших, когда их встретили советские военнослужащие.
Случались «накладки» и у нас. Обстановка в городе была такова, что никто не мог ручаться за безопасность Пу И и его свиты. Во избежание каких-либо неожиданностей десантники сочли за благо сунуть «императора» за решётку под надёжную охрану. Доложили А.М.Василевскому. Тот срочно отменил арест и приказал разъяснить всем, как следует обращаться с персонами такого рода.
Имело ли место что-либо подобное в других десантах, сказать затрудняюсь. Зато знаю наверное, что главную свою задачу — ускорить капитуляцию Квантунской армии — все десанты выполнили безукоризненно. Своей беззаветной отвагой, своим мужеством советские десантники повсеместно производили потрясающее моральное воздействие на японских военнослужащих. Дерзкие и чёткие действия десантников обеспечили сохранность промышленных предприятий, электростанций, сооружений связи, железных дорог и многих военных объектов, позволили быстро восстановить гражданский порядок, исключили возможность многих политических авантюр.
Как только японские войска в Маньчжурии стали складывать оружие, Ставка приняла решение: на тех участках фронта, где враг капитулировал, боевые действия прекратить. Однако советские армии и дивизии продолжали продвижение в намеченные районы. Впереди действовали сильные передовые отряды. За ними следовали главные силы, которые, собственно, и принимали капитуляцию противника.
Наши войска вступили на территорию Кореи. Морские десанты захватили важнейшие её порты. Советский солдат пришёл на священную для него землю Порт-Артура.
Разгром Квантунской армии стал фактом. Только на Сахалине сопротивление длилось местами до 25—26 августа, а на Курильских островах морские десанты закончили приём сдавшихся в плен японцев лишь в последний день августа.
1 сентября штаб Забайкальского фронта расположился в Чанчуне, в здании, которое ранее занимал штаб Квантунской армии. Пленённый генерал О.Ямада в бывшем своём кабинете вынужден был давать показания маршалу Р.Я.Малиновскому, генералам М.В.Захарову, М.П.Ковалёву, А.Н.Тевченкову.
С 22 августа на всей территории СССР, в Маньчжурии и на Сахалине отменили светомаскировку. По вечерам города опять засверкали мириадами весёлых огней.
После того как боевые действия закончились, мы в Генеральном штабе получили исчерпывающий ответ на глубоко волновавший нас вопрос: удалось ли нам достигнуть внезапности? Ответ этот дали исторические факты, а подтвердили их пленные японские генералы. Противник никак не ждал нашего наступления в августе; предполагалось, что оно начнётся много позже. Вследствие этого запоздала подготовка оборонительных рубежей не только на забайкальском и приморском направлениях, но и на линии Сыпингай, Мукден, где, по мнению японцев, должны были развернуться главные события. Пленный командующий 4-й японской армии генерал Уэмура показал, что оборудование оборонительных рубежей могло закончиться там только в октябре 1945 года. О незавершённости строительства оборонительных позиций заявил и генерал Симидзу, бывший командующий 5-й армией.
То же нужно сказать относительно реорганизации японских войск. Она не была закончена к началу наших операций.
Очень характерны показания заместителя начальника штаба Квантунской армии генерал-майора М.Томокацу. Оказывается, в штабе армии знали, что с марта 1945 года количество советских войск на границах с Маньчжурией постоянно увеличивалось. Однако конкретные сроки вступления СССР в войну остались неизвестными.
— Для квантунского командования объявление войны Советским Союзом именно 8 августа было полной неожиданностью, — заявил Томокацу.
Внезапность была достигнута и в смысле масштабов, и в смысле темпов наступления, а также в направлении ударов.
— Мы не ожидали такого молниеносного наступления русских, — засвидетельствовал Симидзу. — К тому же мы не ожидали, что русские армии пойдут через тайгу.
Следовательно, всё то, на что мы надеялись и чего добивались с помощью обширного комплекса мероприятий, целиком себя оправдало.
2 сентября 1945 года японское правительство подписало акт о безоговорочной капитуляции. Вторая мировая война закончилась. В ней Советский Союз принял на свои плечи решающую долю тягот и выполнил главную роль в разгроме оголтелого милитаризма не только на западе, но и на востоке.
Версия для печати